Похоже, что дагестанские горы сохранили до наших дней древнейшее зрелище: волки-боци удивительно похожи на характерных персонажей молдавских народных новогодних представлений — мошей и знаменитых болгарских кукеров. И те, и другие дошли до нас еще от фракийцев... Так или иначе, но история игби, несомненно, тесно связана с древним культом ежегодного умирания и весеннего воскрешения природы. Как не вспомнить русскую масленицу, когда сжигают на костре соломенное чучело зимы — родную сестрицу шаитлинского квидили...
Побывавший в Шаитли ленинградский этнограф Юрий Карпов считает, что праздник игби близок грузинской масленице, а квидили — ее главному персонажу Берику. Что ж, это предположение не лишено оснований: горные грузинские селения лежат за соседним перевалом на расстоянии нескольких часов верховой езды, и торговые связи существуют с ними издавна.
И все же, может быть, разгадку квидили стоит искать в самом Шаитли? Ведь хорошо известно, что древние обряды и праздники, даже давно утратив магический смысл, веками упрямо хранят свою атрибутику и характерные черты, которые просто не могут не содержать в себе хоть какого-то намека на генеалогию главного персонажа. Здесь каждая деталь, любая, казалось бы, ничего не значащая мелочь, может дать ключ к разгадке.
Почему, например, квидили казнят не на годекане, где происходят все главные события праздника, а ведут для этого на мост? Мост через реку, между прочим,— место не простое, в нем заключена эпическая топонимика: в сказках и былинах многих народов, в том числе и кавказских, это непременная арена змееборства. Вспомним русских богатырей, побеждающих Идолище поганое на Калиновом мосту! Конечно, мохнатый квидили с его лошадиной мордой не вяжется с привычным обликом змея, но иконография этого образа знает сопоставление символов змея и коня в верхнем палеолите, что привело позднее к возникновению мифологического образа дракона с конской головой. А огромная розово-алая пасть квидили, полная крупных блестящих зубов, которой пугают детей,— не отзвук ли это огнедышащей пасти дракона? К тому же символика змея, связываемая в первую очередь с плодородием, вполне укладывается в природу игби.
Кем бы ни был квидили, шаитлинцы верно хранят древние традиции своего аула, смело вводя в старинные обряды современные персонажи и сюжеты, что делает праздник, посвященный когда-то силам природы, живым и злободневным.
...Грусть, навеянная казнью квидили, длилась недолго. Как и на всяком народном празднике, ее быстро сменило веселье. Бывшие боци, а вместе с ними и весь аул, пустились на годекане в пляс. Почти по-весеннему пригревало солнце.
Александр Миловский
Аул Шаитли, Дагестанская АССР
Аргентинцы шутят: мексиканцы произошли от ацтеков и майя, перуанцы — от инков, парагвайцы — от индейцев гуарани, а нас занес в Южную Америку попутный ветер.
Пожалуй, в этой шутке есть доля правды. Во всяком случае, если иметь в виду Буэнос-Айрес. Огромный город с прямыми и широкими проспектами-авенидами, с узкими улочками, вливающимися в эти авениды, со множеством памятников пешим и конным генералам — этот город мало походит на латиноамериканскую столицу.
«Портеньос», как называют себя жители, утверждают, что Буэнос-Айрес — совсем не аргентинский, а европейский город, который перевезли на кораблях многие поколения эмигрантов. Перевезли, поставили на берегу Ла-Платы, руководствуясь собственными — порой весьма противоречивыми — вкусами.
Есть здесь районы, где живут по преимуществу итальянцы, французы, англичане, испанцы или славяне — поляки, украинцы, югославы... Нет, по паспорту все они — аргентинцы, но обычаи, традиции таковы, что каждая «колония» существует отдельно, стараясь не смешиваться с соседями. Жители разных районов проводят время в национальных ресторанчиках и клубах, издают газеты или журналы на родном языке, отмечают праздники далекой родины, поют свои народные песни и очень любят традиционные детали в одежде.
Однако первое впечатление мозаичности Байреса — это уменьшительное имя аргентинской столицы — проходит быстро. Во-первых, потому, что, кроме «колоний», существуют и другие кварталы — бедняцкие, как две капли воды похожие на бедняцкие районы Мехико или Рио-де-Жанейро. Там в хижинах и полуразрушенных домах обитают крестьяне, пришедшие из провинций на поиски денег и судьбы, безработные, уже отчаявшиеся найти и то и другое, парагвайские эмигранты, спасающиеся от террора диктатуры Стресснера, городские мусорщики, нищие, воры, контрабандисты... Во-вторых, потому, что в ритме повседневной жизни столицы четко и безошибочно угадывается биение пульса всей страны.
Читать дальше