Вокруг Света: Журнал «Вокруг Света» №04 за 1988 год

Я глядел на старика, слушал его быструю, скатную речь и втайне торжествовал: герой известного очерка Пришвина, двойник его литературного персонажа сидит со мной у костра, как не раз сиживал с Михаилом Михайловичем... Глаза Губина цвета голубой озерной воды были детскими и ясными, какие бывают у добрых и чуточку наивных людей.

Весной 1935 года Михаил Михайлович Пришвин побывал на Пинеге и оставил описание этого заповедного уголка северной природы. Очерк «Берендеева Чаща» был опубликован в журнале «Наши достижения», вошел в собрание сочинений писателя. Однако Пришвин остался недоволен своим произведением и на основе очерка, пользуясь дневниковыми записями, написал повесть-сказку «Корабельная чаща».

«Одно дерево к одному, и все — как в золоте,— говорит сказочник Мануйло, герой повести, в облике которого легко угадывается Александр Осипович,— до самого верху ни одного сучка не увидишь, все вверх, и тебя тоже тянет отчего-то вверх, только бы дали собраться — и улетел бы. А внизу белый-белый мох и так чисто-чисто... Стоишь на коленках, а земля тебя сама вверх подымает, как на ладони».

Помню, как, слушая Губина, я уже мысленно примерял предстоящий путь: «Возьму байдарку и весной, как только схлынет половодье, пройду эти несчастные сорок километров строго по пришвинскому маршруту...»

Но Губин, видимо, что-то прочитал в моих глазах, почуял стариковским своим всеведением и сказал, что ни дорог, ни троп в Чащу уж, поди, не отыщешь — заросли травой и мхом, а следов лесовозного зимника, по которому в годы войны возили на лошадях отборные сосны, и подавно не найти. Одним словом, была Чаща — да закрылась от непрошеных гостей, отгородилась от мира.

— Неужели и охотники туда не ходят? — удивился я.

— Какие там охотники! — отмахнулся от меня Губин, как от назойливого комара.— Были когда-то охотники, да все повывелись...

— Но все-таки,— не унимался я,— должны же остаться какие-то следы!

— Ежли и остались какие следы-знаки,— упрямо твердил старик,— то одни зарубки на стволах. Где «заячья лапа», где «воронья пята» — так наши деды делали, помечая свои охотничьи уделы. Но, надо полагать, и затеей эти давно заплыли. Лешевая сторонка! Так что не пытай судьбу. Читай Михаил Михалыча, слушай меня, старика,— и другим пересказывай. Пусть люди знают — есть Чаща, живет Чаща!..

Сейчас я думаю, что Губин немного, хитрил, специально отваживал меня от путешествия. Наверное, думал, что, побывав в Чаще, я, конечно же, напишу о ней и тем самым приведу туда тьму любопытствующего люда, а за ними — лесоустроителей, лесозаготовителей. И этого он боялся больше всего. Он хорошо помнил 30-е годы — уже тогда в воздухе носилась идея провести в заповедный лес узкоколейку, построить бараки и за десять лет ударным трудом покончить с этим «вместилищем темных суеверий и охотничьих побасенок». А Чаща была его колыбелью и заставой, под ее защитой он родился и вырос и потому считал себя обязанным заботиться о ее покое и здоровье. Не так уж много осталось на земле первозданных уголков, чтобы изводить их под корень, считал Губин.

— Помню, у Заломской просеки мы привал сделали, кулеш варить наладились,— продолжал рассказывать Александр Осипович.— А кругом сосны такие — только вполовину-то и обхватишь. И шорохи отовсюду слышатся, колдовство от земли идет: я верующий был тогда, на всякий случай перекрестился... Тут Михал Михалыч мне и говорит: «Скажи-ка, Александр, сколько этой сосне лет?» Хитро так на меня смотрит, проверяет, кабыть, лесной я человек или так. Я глянул на ствол — до половины сосны сучьев нет, прямая такая стоит, голенастая — и говорю ему: «Лет двести, не меньше. А ежли проверить хотите, вот вам свежий пень поблизости. По диаметру он в аккурат как то дерево будет». Усмехнулся Михал Михалыч: «Ладно,— говорит,— проверю». Приставил лупу к глазу — а она у него резинкой к голове привязана — и давай на пне годовые кольца считать. Считает, считает и карандашиком отметки делает. Потом ленту металлическую достал, в поперечнике пень измерил, и вокруг комля еще, и опять записал. «Верно,— говорит,— Александр. И как это ты в точности определил? По моим записям только на три года ошибся...» Ну, мы тут кулеш поели, чаем запили и дальше пошли.

Удивительны причуды памяти! Губин мог забыть то, что делал вчера, но то, что было пятьдесят лет назад, когда шли в Чащу, помнил в мельчайших подробностях.

...Спустя какое-то время я получил от Губина письмо: «Приезжай, когда черемуха зацветет и река задумается. Будем чаи гонять и беседы водить. Белые ночи — долгие беседы. Давай поспешай, а то годы мои далеко ушагали...» В этом же письме он сообщал, что в Чаще не так давно был пожар, многие сосны пострадали. Но воздушные пожарники вроде поспели вовремя. Теперь за Чащу можно не беспокоиться.