Гунар Робертович осветил свои часы, и мы стали спускаться.
— Был с нами случай, — продолжал мастер. — Приехал профессор из ГДР, седой, солидный. Он играет, а мы с моим помощником сидим и дрожим. Орган играет в полную силу — и вдруг слышим, где-то гудит, но пока тихо. Пошли внутрь органа. А когда орган играет в полную силу, внутри как во время бури, урагана в море. Как найти эту проклятую ноту — тогда опыта не было, — это сейчас я с закрытыми глазами найду любую ноту, смотрю на руки играющего и сразу пойму, где что случилось. Так вот, надо было найти. Кричу напарнику: «Иди смотри соль малой октавы». Он пошел к трубе и говорит: «Да, клапан задевает». Расшатал его, покрутил. «Можешь опустить», — говорит. А я держал в это время за тягу. Все это произошло за две минуты. Я угадал интуитивно. Пришли, сели на свое место. Как раз немец кончил играть. Подходит к нам и говорит: «Я старый профессор, много знал хороших мастеров, но не видел, чтобы на таком большом органе моментально устранили дефект».
А мы всего две недели работали самостоятельно...
Наконец мы вышли на свет. Закрывая за собой створки с барочной резьбой, я вдруг осознал, что держусь за творение рук мастера из 1601 года. Деревянные листья, покрытые бронзой, казалось, окостенели от времени. Все еще трогая дерево, подумал, что есть выражение: «металл устал», и действительно, вдруг он ломается. Интересно, устает ли дерево?
Старое дерево. И я спросил об этом.
— Старое дерево не устает, если, конечно, быть внимательным к его среде... — сказал мастер, сел за кафедру и заиграл.
Вдруг все загудело, пришло в движение; казалось, звуки возносились к куполу собора и осыпались вниз. Это была короткая вспышка. Ураган звуков.
— Я хотел показать вам полное звучание, — сказал мастер и поднялся, но тут же сел, нажал на ножную клавиатуру.
Прогудела низкая профундовая нота. Продержав немного, послушал и пояснил:
— Это фундамент.
На улице было солнечно, и земля, свободная от брусчатки и строений, зеленела. От проливного дождя остались лишь редкие лужи.
— Пойдемте, — сказал вдруг Далманис, — я вам покажу первый дом, где чистил дымоходную трубу.
Мастер в тяжелом и длинном пальто ссутулился еще больше. Мы пересекли площадь, на которой уже лежали тени островерхих домов, и, когда вошли в узенькую кривую улочку, я снова увидел статного человека с зонтом в руке. Он шел нам навстречу, на солнце его высокий накрахмаленный воротник блестел, как броня. Пройдя мимо нас, он так же, как и утром, с достоинством коснулся шляпы и важно сказал:
— Свейки.
— Откровенно говоря, — признался я Далманису, — утром, встретив на площади этого важного человека, принял его за вас.
— Если бы я был такой полный, не смог бы даже повернуться внутри органа. Он сторож...
Еще издали мастер показал на зеленый дом. Крыша у него была черепичная, с несколькими каменными дымоходными трубами.
— Я тогда чуть сознание не потерял. Идет из трубы горячий дым, едкий газ, из глаз слезы текут, а сам еле стою на ногах, ловлю воздух. Старый мастер смотрит на меня и заливается смехом...
Мы подошли, постояли. Дом как дом. Толстостенный, двухэтажный, с небольшими глубокими окошками. На стене дощечка: «Охраняется государством. Памятник XVII века».
— Пойдемте выпьем по чашке кофе, — предложил Далманис, — и по маленькому бальзаму... Я думаю, мы сегодня заслужили.
Надир Сафиев
Май Шевалль и Пер Вале. Подозревается в убийстве…
Продолжение. Начало в № 5, 6, 7, 8.
Монссону и Кольбергу пришлось жарко. Стиг Мальм всю среду не давал им покоя; одно утешение — начальник оперативного штаба сидел в Стокгольме и мотал душу из подчиненных по телефону: «Что нового?», «Машина найдена?», «Убийца опознан?»
— Теперь у нас появились кое-какие данные, — сказал Монссон.
И немного погодя:
— Нет, не стоит... Гораздо лучше, чтобы розыск велся централизованно, чтобы все нити сходились в одних руках... Да-да, мы позвоним...
Монссон положил трубку.
— Грозится приехать сюда. Если будет летная погода, может за два часа до нас добраться.
— Только не это, — с тоской произнес Кольберг.
— Не принимай всерьез все, что он говорит, — ответил Монссон. — К тому же скоро дело пойдет. И вообще он не любит летать, я это давно заметил.
Монссон оказался прав. Мальм не прилетел, а в четверг утром дело пошло.
Кольберг провел беспокойную ночь, а после завтрака — двойная порция яиц и ветчины — настроение немного поднялось. На душе у Кольберга было уже веселее, когда он поднялся на второй этаж полицейского управления, чтобы услышать от Монссона утренние новости. По пути он заметил на рекламных листках всех газет набранные огромными буквами слова: «УБИЙСТВО ПОЛИЦЕЙСКОГО».
Читать дальше
