— Это песнь о заходящем солнце, — пояснил хозяин. — Солнце должно слышать, что человек любит его и ожидает завтра его восхода.
По большей части индейские песни очень древни. В беге времени многие из них изменились, но дух старины сохранился. Песни индейцев не имеют ничего общего ни с ритмами музыки негров, некогда привезенных из Африки, ни с мелодичными ковбойскими песнями, ни с мелодиями века транзисторов. Они сохранились, не потеряв своего своеобразия.
На землю спускалась ночь. Пришло время прощаться.
— Белые предлагают нам цивилизацию, весьма похожую на неоновый свет — светит, но не греет, — сказал хозяин, глядя на рекламные огни мотеля в той стороне, куда лежал наш путь.
— В век космических полетов сохранить на нашей небольшой планете совершенно самостоятельную цивилизацию невозможно, — сказал я.— Культуры были, есть и будут различными. А цивилизация — продукт деятельности всех людей Земли.
— Мы и не стремимся изобрести свой индейский автомобиль, — согласился хозяин, — но у нас не должны отнимать право сохранить наш цвет кожи, наш язык и наши обычаи. Нам предлагают решить дилемму: некоторые, сочувствующие нам белые утверждают, что единственный выход для нас — это покинуть резервации, полу чить работу в городах и экономически догнать другие группы населения (а нам долго догонять даже негров!). Другие предлагают иной рецепт: они утверждают, что индейцы от рождения неспособны быть членами современного общества, и потому единственный выход для нас — упрямо держаться за резервации.
Отмечая 100-летнюю дату с того дня, как с правительством США был подписан мирный договор, индейцы навахо выбрали в своей резервации королеву красоты и отправили ее путешествовать по стране. Этим они хотели доказать, что навахо живы, что у них есть будущее, что индейцы не собираются исчезнуть с лица Земли, как исчезает в небе дымок, вьющийся над вигвамом...
Перевела с литовского А. Верман
Хроника службы летчика-испытателя Михаила Комарова
Жизнь! Это самый великий дар природы, и только от человека зависит, как он его использует. Миша, Михаил Михайлович Комаров полюбил летное дело. Все его стремления, все порывы были направлены на то, чтобы овладеть искусством летчика, летчика-испытателя! Прочтя «Хронику службы Михаила Комарова», читатель узнает не только его целеустремленную и мужественную жизнь, но и частично поймет сложность, многогранность профессии летчика-испытателя. Я уверен, что наша смена, которой мы передаем эстафету летчиков-испытателей, должна быть такой же настойчивой и целеустремленной, каким был Михаил Михайлович Комаров. Герой Советского Союза, заслуженный летчик-испытатель СССР К.К. Коккинаки Он жил тридцать три года. (Похоже на начало сказки: «И жил он тридцать лет и три года...») И если уж следовать сказочной традиции, надо бы добавить — жил счастливо. Но вот это категорически утверждать нельзя. Потому что Михаила Комарова нет. А кто, кроме самого человека, может решить бесповоротно — счастлив он или нет?
Он летал семнадцать лет — больше половины жизни. И только восемнадцать минут из многолетней службы Комарова были отмечены репортерами: его участие в воздушном параде над Домодедовом в 1967 году и десятиминутный полет в стратосфере в октябре того же года, который принес абсолютный мировой рекорд.
Он оставил на земле немало друзей. И следующая короткая хроника составлена из их рассказов. Эти рассказы о том, как Комаров стал летчиком, а затем и испытателем, и еще о том, что значит быть испытателем современных скоростных машин.
Алик Муравьев, летчик-испытатель:
— Мы встретились на Пушкинской площади, в 3-м Московском городском аэроклубе. Был сентябрь 1953 года. Всю зиму занимались теоретической подготовкой и с нетерпением дожидались весны, когда должны были начаться полеты. Правда, нас, в то время десятиклассников, не покидали некоторые опасения — весной же предстояли экзамены на аттестат зрелости. Но, видно, в семнадцать лет энергии хватает на все.
21 октября теплушки уносили нас в ВАШПОЛ — Военно-авиационную школу первоначального обучения летчиков. Здесь неожиданно выяснилось, что прибыло ребят почти в два раза больше, чем могла принять школа. Начинается первый отсев (первый, но далеко не последний в жизни летчика). Кто-то должен строиться справа, кто-то слева. Процедура затягивается. Наконец выясняется: все из левой шеренги остаются. А мы как раз в левой — и Михаил, и я, и наши друзья по аэроклубу. Мы радуемся и одновременно чувствуем себя чуточку неловко перед теми, кто стоит справа...
Читать дальше
