— Вот и Карасево озеро, — говорит Петр, словно отмечая часть пути, которая уже пройдена.
— И в нем есть караси? — спрашиваю неуверенно.
— А как же, разве вы не видели, каких вчера карасей пекли на вертеле? Ребята садятся вечером в моторку — и по Гилюю вверх, а там недалеко.
Карасей я действительно видел и даже отведал, но как-то мне и в голову не пришло, что за ними отправляются так далеко.
Вездеход движется рывками. Шофер взмок, снял рубашку. Ведет машину по целине. Дорогу впереди затопило. Время от времени он встает на подножку, держась одной рукой за баранку, и внимательно всматривается вперед. За всю дорогу не сказал ни слова и, если разговаривает, то это скорее диалог с машиной или внутренний монолог. Его можно понять: машина непослушна, отнимает много усилий и, кажется, вот-вот подведет и шофера и нас. Мрачный, он снова вылез на подножку и резко затормозил. Впереди замаскированная травой канава с глубоко осевшим дном; пройти ее невозможно. Ребята вышли и начали отыскивать объезд.
— Придется развернуться, — говорит Петр и показывает на ельник: — Там, пожалуй, можно объехать.
Вездеход развернулся, пополз назад и в обход. Но, войдя в плотный ельник, снова остановился. На этот раз сам, без помощи зло сплюнувшего шофера.
Володя, эвенк, начал разжигать костер. Потом извлек откуда-то два гибких шеста, воткнул оба в землю под углом, с наклоном, и на пружинящие концы повесил чайники с водой. Постепенно от тепла шесты согнулись, и чайники опустились к самому огню.
Из кузова выгружают треноги, рейки, ящики с нивелирами.
— Ждать вездехода не будем, — говорит Петр. — Здесь напрямик два километра.
Достали сахар, масло, хлеб. Петр предупреждает меня, что еды до конца дня не будет, и поэтому лучше сейчас подкрепиться как следует. Петр договорился, что шофер будет нас ждать к концу дня у сто сорокового пикета.
Солнце палит нещадно. Кажется, марям нет конца. Иногда впереди появится лес со спасительной тенью, но едва добредешь до него — он оказывается редким... Каждый шаг отнимает много сил. Мох пружинит, и, пока поднимаешь одну ногу и делаешь шаг, вторую затягивает. Пот застилает глаза, мошкара заедает. Идем цепочкой. Ребята уже скрылись впереди, где лес кажется гуще. Иду последним и несу нивелир. Передо мной — Таня. Чувствуется, что она может идти быстрее, но, не показывая этого, идет чуть впереди меня. Иногда, чтобы передохнуть и подольше подержать сапоги в ледяной воде, я останавливаюсь, и она, не слыша моих шагов, оборачивается и ждет.
Наконец вошли в лес. Лена сидит на сваленном дереве, и Сергей, стоя на коленях, заново обматывает ее ноги портянками.
— Вот и пикет, — сказал Петр и указал на еле заметный в траве колышек. Рядом был вбит другой, полуметровый — сторожок. — Отсюда и начнем нивелировку участка.
Сторожок не дает затеряться точке, обозначающей пикет. Вот так, с этих колышков, и начинается дорога. Какое трогательное название — «сторожок»... Он сторожит уже отмеченное человеком место... На срезе сторожка масляной краской написаны цифры и буквы. Из написанного я разобрал лишь цифру 195 и понял, что это номер пикета. Впереди открылась ровная нитка просеки.
— Сейчас начнем производить двойную нивелировку, — объясняет Петр, — а затем данные отметок рельефа сличим и, если окажутся большие расхождения, придется нивелировать в третий раз.
Петр и Таня взяли нивелиры, остальные — рейки и пошли: рейка — через сто метров нивелир, затем на следующем пикете еще рейка... Так отметки поверхности земли все время передаются, как по цепочке, и получается связка. Вперед ушел Петр со своими реечниками — двумя тихими эвенками, за ними Таня с Сергеем и Леной.
— Начали! — кричит Таня.
И Сергей пошел на отметку. Татьяна двигалась от колышка к колышку спокойно, без единой жалобы на жару, без единого вздоха от комаров. Только изредка просила у Сергея «Дэту» и слегка натирала жидкостью руки. Когда я видел, что с нивелиром трудно перейти заболоченное место — один шаг — и угодишь в топь, я пытался взять у Тани нивелир и помочь, но она отказывалась и, подхватив треногу на худенькие плечи, перепрыгивала с кочки на кочку без видимых усилий. И по-прежнему она была прекрасна. Я задумывался: почему она отказывается от помощи? И выходило, что она права. Она выбрала себе профессию, возможно нелегкую, но доставляющую ей радость, и не хотела при трудностях делать для себя никаких поблажек. Вспоминаю, как Побожий говорил, что «в изыскательской партии, будь ты ее начальник, инженер, не должен пугаться самой черной работы, которой, конечно, на изысканиях хоть отбавляй. Все должны хорошо владеть топором, уметь найти пропитание и разжечь в любую погоду костер, быстро «читать» местность, знать приметы, ориентироваться без компаса».
Читать дальше
