Последний полет в конце сезона
Очертания гор растворились в облачном мраке, вспененная поверхность моря словно померкла...
Над серединой залива мы совсем потеряли береговые ориентиры. Порывы ветра бросали вертолет, словно колымагу на разбитом проселке. Стрелки многочисленных шкал вздрагивали и метались на каждой воздушной ухабине. Арктика негостеприимно показывала нам на дверь. Пока я размышлял — что делать? — в наушниках щелкнуло, и первый пилот деловито произнес: «Домой!» На развороте я отчетливо ощутил, как мощный порыв воздуха поволок машину к выходу из залива. Стал виден пушистый вал облачности, перегородившей остров, где находилась наша база, и плотно закупорившей долины непроглядным туманом.
Раздраженные неудачей, мы приземлились на площадку и увидели за заливом... голубое небо и четкий силуэт гор, слегка позолоченных низкими солнечными лучами. Вместе с экипажем мы недоуменно разглядывали стократно виденный пейзаж, словно наваждение. Первым не выдержал механик, он поинтересовался у кого-то из наземников, не менялась ли здесь погода? Те ответили отрицательно...
Что происходило в ближайшие десять минут в диспетчерской, трудно описать. Представители науки и авиации клялись, били себя в грудь кулаками и даже призывали в свидетели господа бога. Люди, которым предстояло вывозить нас на задание, стояли и молчали так, как будто все происходящее их не касалось. Наконец произнесена сакраментальная фраза:
— Надо лететь снова...
Вставляя новые кассеты с пленкой, Юра улыбается в бороду — доволен: дела идут не так, как хочется, — значит, все будет в порядке...
Размещаемся. Огромный дополнительный бак цвета желтка (признак дальнего полета) загородил половину салона. Где-то за ним просматривается голова радиста, круглая от кожаного шлема. Непонятно, как разместится Юра между баком и аппаратурой, установленной на раскладном «дачном» столике. Чтобы добраться до своего рабочего места — на стремянке, позади люка в пилотскую кабину, мне приходится перелезть через Юру с его аппаратурой, приземлиться на баке, развернуться на 90 градусов и, едва не задев сапогом по голове «маркони», наконец угнездиться на лестнице. В тесноте — не в обиде. Главное — летим...
Мы настолько облазили Шпицберген за три предшествующих полевых сезона, что полет в новый район — целое событие. Тем более если этот район — центральная часть Земли Оскара II с ледниковым плато Левеншельда. Всех, кто побывал здесь до нас, можно пересчитать по пальцам. В конце прошлого столетия первым вышел сюда упрямый англичанин Мартин Конвей, а спустя лет пятнадцать эти места положил на карту норвежский топограф Гуннар Изаксен. Зато мы в прошлой экспедиции первыми рассчитали темп сокращения ледников в этой части Шпицбергена. И теперь тоже выполняем пионерскую работу, замеряя на лету толщину ледников. Это заслуга моего товарища Юрия Мачерета, сотрудника лаборатории геофизических методов отдела гляциологии Института географии АН СССР. Он экспериментально доказал возможность радиолокационного зондирования таких ледников с вертолета: приборы получают одновременно отраженные сигналы от поверхности ледника и подстилающего ложа. Данные, добытые в полете, я также смогу использовать в своей работе, а пока исполняю обязанности штурмана, реализуя опыт предшествующих лет.
Машина долго раскручивает винт, потом отрывается от настила. Пять оленей лежат на снегу в ста метрах от площадки. Вот что значит заповедный зверь. Шум от двигателя адский, идем не выше 20 метров — побегут или не побегут? Лениво вскакивает первый, второй... Побежали!
Ощущаю сильную вибрацию и гул, хотя уши упрятаны в наушники и вдобавок затянуты в кожаный шлем. На шее ларингофоны, все это подсоединено к СПУ — самолетному переговорному устройству, которое соединяет всех нас в единое целое — экипаж, выполняющий задание. В этом строгом ансамбле лишних нет. Мое дело вносить коррективы в маршрут полета, чтобы потом точно положить их на карту, которая у меня перед глазами. Где-то под ногами (и то нагнувшись) я вижу колено и плечо Юры. Из-за обилия проводов и кабелей он слегка напоминает муху, попавшую в паутину. Юра включает свое хозяйство по моей команде — ледника ему практически не видно. Вот и сейчас он приник к тубусу, одновременно манипулируя десятком переключателей и успевая регулировать перемотку фотопленки, на которой фиксируются измерения. Его оборудование внушает всем неспециалистам слепое почтение, и я не рискую вникать в детали. Юра опробовал его на Кавказе, Полярном Урале, Памире и наконец на Шпицбергене.
Читать дальше
