И вот теперь каждое утро, пока нежарко, мы приезжаем на реку, вынимаем из кузова лотки, рулетки, зубила, тетради. На берегу нас уже ждут рабочие. Помощник берет пробу со стенок шурфа, пересыпает в лоток, и рабочий начинает мыть. После получасовой работы на дне лотка остается горсть сырого тяжелого минерала — танталита, иногда мелькают микроскопические частички золота или гранатов. Рабочие не могли сначала понять, зачем нам эта серая пыль. Раньше их заставляли мыть только золото... Но скоро привыкли, старательно сбрасывали глину и песок, оставляя тяжелую фракцию.
Василий Илларионович Гук больше двадцати лет проработал на пегматитах в Забайкалье. Знает о них практически все. Жили мы в Муйане на усадьбе, и места для камералки не было. Василий Илларионович нашел выход из положения: в своей же комнатушке он поставил лишний стол, завалил его образцами, приволок бинокуляр, люминоскоп, толстые книги по минералогии и до поздней ночи просиживал, сгорбившись, над кусками породы, рассматривая собранное за день.
За работой промывщиков внимательно следит дежурный: с глиной и кварцевым песком ничего не стоит выплеснуть из лотка драгоценные частички танталита. «Осторожнее, осторожнее, размахался! — суетится Гук около рабочего на берегу и обращается к нам: — Надо будет его проверить: кинем дробинку свинцовую завтра в лоток, интересно, выплеснет или нет?..» Но тут же забывает об этом, отвлекаемый очередным делом...
Немного выше по течению, как раз там, где тридцать лет назад рабочие нашли самый крупный в Мозамбике самородок золота — 64 грамма, расположилось семейство охотника Алберту. В сплетении веток плотины вложены в ряд несколько десятков ловушек для крыс — они уже несколько дней вымачиваются в воде для того, чтобы стать гибкими и прочными. Капкан состоит из деревянного выдолбленного цилиндра с хитроумной петлей внутри и приспособлением из веток для захлестывания. Называется силок «жанго», и попадаются в него жирные сильные крысы.
Но сезон настоящей охоты еще не начался. И «безработный» пока Альберту поехал с нами. К вечеру, когда прошли сумерки и стало совсем темно, машина подъехала к старой шахте в Нуапарра, где добывают турмалин. Возле самых разрезов — соломенная, на бревенчатых подпорках хижина. Мальчишки — сторожа. Возле самого домика ветвистое дерево, и метрах в четырех от земли на нем какая-то странная площадка из досок. Я спросил, что это такое.
— А это от каррамо (льва), — ответил сторож. — Когда мы видим, что каррамо приближается, или слышим, его, то через дыру на крыше выбираемся на дерево и смотрим на каррамо сверху. Но в последнее время каррамо редко навещают шахту — слишком много людей.
Алберту сидел на капоте «лендровера», медленно двигавшегося по неровной и темной дороге, и пристально вглядывался в кусты.
Была уже совсем ночь, когда пыльный «лендровер» с нагретыми от бесконечной езды колесами подъехал, наконец, к поселку, где предстоит провести ночь. Наутро снова месить пыль и грязь дорог Замбезии.
Н. Непомнящий
Мапуту — Москва
«Мы ехали по широкой распаханной равнине; чрезвычайно пологими, волнообразными раскатами сбегали в нее невысокие, тоже распаханные холмы; взор обнимал всего каких-нибудь пять верст пустынного пространства; вдали небольшие березовые рощи своими округленно-зубчатыми верхушками одни нарушали почти прямую черту небосклона. Узкие тропинки тянулись по полям, пропадали в лощинках, вились по пригоркам, и на одной из них, которой в пятистах шагах впереди от нас приходилось пересекать нашу дорогу, различил я какой-то поезд...»
Я прочитал этот отрывок Ивану Ивановичу Байдину, главному инженеру Тульского управления мелиорации и водного хозяйства, и с удовольствием заметил, что хотя с момента опубликования рассказа «Касьян с Красивой Мечи» прошло сто с лишним лет, однако пейзаж здешних мест в общем-то не изменился. Та же распаханная, с густым синим отливом земля, те же холмы и перелески, тронутые осенью, та же усыпанная хрустящими листьями тропа...
Картина, которая открывалась перед нами, за исключением некоторых деталей, действительно почти совпадала с тургеневским текстом.
— Ну а «поезд»? — спросил Иван Иванович, и его пышные казацкие усы выразили недоумение. — Автор, насколько я помню, подразумевает под ним похоронную процессию, сопровождаемую скорбным плачем... Мы же с вами видим иную картину, — он сделал жест в сторону шоссе, по которому катили автомашины, груженные сахарной свеклой... (Между прочим, один из грузовиков подвез и нас с Байдиным: главному инженеру облводхоза нужно было выбрать места водозабора на Красивой Мече, осмотреть новые участки, где будут корчевать кустарник, проверить гидрометрические посты. А я сопровождал его в этой поездке.)
Читать дальше
