«Никарагуанский солдат, помни: оружие, которое у тебя в руках, оплачено народными деньгами; жалованье, которое ты получаешь, складывается из налогов, взимаемых с народа. Твой долг — защищать право народа на лучшую жизнь. Наша борьба справедлива, потому что ведется в интересах большинства никарагуанцев. — Монтехо старался говорить как можно проще и доходчивее. — Мы боремся за то, чтобы покончить с нищетой в стране. Чтобы дать землю крестьянам. Чтобы все могли лечиться у врачей, а не у знахарей-колдунов. Чтобы все дети учились в школе. Сандинистский фронт борется за то, чтобы богатства нашей земли не расхищались ненасытными монополиями янки и их союзником — семейством Сомосы».
В это время примерно в километре от передатчика, в тени раскидистого махаганиевого дерева, расположился взвод национальных гвардейцев. В напряженном молчании они слушали слова, которые неслись из висевшего на суку транзистора. Чуть поодаль, на крага полянки, окруженной стеной перевитых лианами деревьев, стоял лейтенант. Слова передачи отчетливо доносились и до него, но он не столько вникал в их смысл, сколько приглядывался к реакции подчиненных. Предосторожность отнюдь не лишняя: в последнее время участились случаи дезертирства из рядов национальной гвардии. Правда, на его солдат можно было положиться: проверены в деле. Лейтенант вспомнил, как в Матагальпе они в упор расстреливали мятежников, хотя среди них большинство составляли подростки, «Все мы связаны кровавой порукой», — подумал он,
Застегнув ворот маскировочной куртки и сдвинув на лоб каску, лейтенант решительно направился к солдатам. Яркие лесные цветы никли под тяжелыми башмаками с высокой шнуровкой. Он старался обрести всегдашнюю уверенность в себе, но неясная тревога не уходила, хотя операция вроде предстояла не такая уж трудная — разгромить подстрекающее к сопротивлению властям радио мятежников. Главное — внушить солдатам: если сандинисты победят, всех, кто был верен президенту Анастасио Сомосе, поставят к стенке. Значит, никакого милосердия к мятежникам и тем, кто их поддерживает. Утихомирить бунтовщиков можно только автоматной очередью.
— Выключить приемник! — раздраженно приказал он.
Четверть часа назад, когда они расположились на привал на этой поляне, лейтенант сам настроил транзистор на волну сандинистской радиостанции — хотел удостовериться, что передача зазвучит в обычное время и, следовательно, сандинисты ничего не подозревают...
Вскочив, сержант выключил приемник и застыл в ожидании дальнейших приказаний. Вслед за ним дружно поднялся весь взвод. Некоторые из солдат стали вынимать из ножен свои широкие и длинные мачете.
— Отставить! Мачете пока не понадобятся. Может быть, позднее, если пленные окажутся молчунами, чтобы развязать им языки, — зло усмехнулся офицер. — Там должна быть кабанья тропа, — показал он на дальний край поляны.
О существовании звериной тропы и о местонахождении радиостанции стало известно от Хавьера Очоа, жителя ближайшей деревни. Хотя таких людей и называют презрительно «орехас» — «уши», деньги, которые им платят, они отрабатывают, пусть даже не из жадности, а из страха.
Сумрачный зеленый туннель, пробитый кабанами, вывел национальных гвардейцев на опушку, постепенно переходившую в редкий подлесок. Впереди виднелся пологий холм, который вплотную прилепился к подножию уходившего ввысь крутого горного склона. На вершине холма стояла обычная крестьянская хижина: легкий каркас из необструганных жердей, крытая пальмовыми листьями крыша, земляной пол и всегда распахнутая дверь. Через нее в безоконное строение проникает свет и выходит наружу дым из очага.
Хижина казалась необитаемой, но лейтенант рассмотрел в бинокль, как блеснул на солнце тросик антенны, натянутой между двумя высокими пальмами. О хозяине жилища, бездетном вдовце Лопесе Моралесе, было известно со слов осведомителя, что он давно связан с бандитами, снабжает их продуктами и часто куда-то исчезает. Иногда на несколько дней: видно, стал связным у сандинистов.
— Рассыпаться цепью и ползком вперед. Без команды не стрелять, — шепотом приказал лейтенант, хотя на таком расстоянии мятежники все равно не могли его услышать. — Голову оторву, если кто-нибудь из бандитов ускользнет,—пообещал он.
Змеями извиваясь в густой траве, солдаты неслышно поползли по поляне. Хотя «орехас» Хавьер Очоа уверял, что в хижине на холме прячутся лишь три-четыре бандита, в том числе, кажется, одна женщина, лейтенант на всякий случай держался позади цепи.
Читать дальше
