Сбили самолет сорокапятки, которые вскоре выручили батарейцев в беде.
Возню около дальнего тоннеля у железнодорожного полотна, до которого было побольше километра, заметил Иван Чавычало Уже смеркалось, но были видны перебегающие серые фигурки немцев. Они, видимо, намеренно дожидались вечерней темноты, чтобы начать штурм вершины Все-таки батарею бомбами да снарядами взять оказалось нелегко. Она хоть и торчала на высоте, как на ладошке, но, затянутую дымом, да еще при ответном огне, уничтожить ее можно было только при прямом попадании. Вот немец и решил взять вершину внезапной атакой.
У тоннеля развернулась цепью примерно рота автоматчиков. Пока они двигались, на батарее готовились встретить фрицев. Лаврентьев приказал повернуть на тоннель пулеметы и 45-миллиметровые пушки. Фашисты шли тихо, но смело, в полный рост. Опоздай батарейцы на десяток минут — цепь оказалась бы в мертвом пространстве. Заметить-то заметили бы, но стрелять из пушек не смогли. А тут как только фрицы оказались без прикрытия на голом месте, по ним разом ударили сорокапятки и пулеметы.
Виктор Соломенцев, скинув бушлат, в одной тельняшке лежал у пулемета как впаянный, только желваки и ходили на строгом лице. Очень он злой на фашиста был: средний брат и сестренка у него погибли на фронте.
Стоило немцу попасть под огонь сорокапяток, и на поле осталась недвижимой почти вся цепь. Он больше не рвался в лобовую атаку. Но батарейцы все же на всякий случай заминировали подходы к высоте.
...Кажется, это была предпоследняя, особенно тревожная ночь. Лаврентьеву не спалось, прислушивался к ночным звукам: не звякнет ли автоматом по камню подползающий немец. Но где-то вдали только тоскливо выли шакалы. Ночью фрицы не открывали огня — в темноте не попадешь,— но атаковать в последние дни они пытались.
На соседних высотах сидели их корректировщики, а в ложбинках стояли невидимые минометы. Немцы обошли батарею, так что она сама должна была заботиться о своих флангах и тыле. Каждый день приносил новые жертвы, но бойцы держались, оглушенные взрывами, истекающие кровью. И сейчас, ночью, слышались стоны раненых, вскрики контуженных. Матросы вспоминали Большую землю, родных; тихо шевеля губами, который уж раз перечитывали затасканные треугольники писем, словно не веря уже в этом грохочущем аду, что может быть другая жизнь.
Кончились продукты и снаряды. Связи со штабом дивизиона не было с самого начала. К тому же с позиций сняли две сорокапятки, увезли в Новороссийск. «Значит, надо надеяться на себя,— думал Лаврентьев,— сражаться до последнего снаряда».
И снова сползал с вершины рассветный туман, забиваясь в глубокие щели, и снова фашисты открывали по батарее прицельный огонь. У одного орудия осколками разбило приспособления для наводки. Тогда навели орудие прямо через ствол и дали еще один залп. Немецкие корректировщики с ближних высот хорошо видели дым и искры горевшего основания другого орудия. Снаряды на батарею ложились все точнее. Между вражескими залпами, когда так трудно оторвать голову от земли под свистящими осколками, матросы ухитрялись зарядить и выстрелить из единственного орудия.
Больно было смотреть на орудия. Одно совсем вышло из строя, под другим тлели шпалы и шатался фундамент — того и гляди свалится громадина. Да и снарядов оставалось всего с десяток. И вот прогремели последние выстрелы по врагу, и орудие замолкло. Это случилось 5 сентября. Надо было оставлять вершину.
Когда горы растворились в темноте, в стволы орудий забили по последнему снаряду и подорвали их.
Матросы уходили в ночь молча, сжимая кулаки...
Они присели на теплую траву, казалось, в бессчетный раз обрастала ею вершина за ушедшие годы; думали и говорили, помогая вспоминать друг другу те дни, войну, страшным валом прокатившуюся по этим холмам.
Они не произносили высоких слов, не говорили о невиданном мужестве и нечеловеческом терпении, страдании, о той безоглядной любви к своей земле и своему дому, которая помогала вынести все и устоять, пожертвовать жизнью и победить... Они просто делились тем, что жгло постоянно их память...
Взорвав орудия, батарейцы выскользнули из фашистских клещей. Когда гитлеровцы, заметив их, открыли огонь, Семен Мельников выследил минометную батарею, пополз в обход и забросал ее гранатами. Добыв у поселка повозку, погрузили в нее раненых, и Иван Чавычало погнал лошадей по дороге, успел-таки прорваться в город. Матросы с боями прошли окраины Новороссийска. Соломенцев с Овчаровым, наткнувшись на колонну немецких мотоциклистов, отбили у них мотоцикл с пулеметом... Пройдя все испытания, артиллеристы наконец вышли к родной 31-й береговой батарее на Мысхако. Отсюда, отбросив немцев в штыковой атаке, ушли на сейнерах в Геленджик...
Читать дальше