Пристрастия к украшениям — черта, характерная для многих этнических групп в Африке. Но надо сказать, что понятие о внешней привлекательности у каждой из них трактуется по-своему, порой своеобразно.
Французская поговорка гласит: «Чтобы быть красивым — надо страдать». Но долготерпение какой-нибудь европейской модницы в салоне красоты не идет ни в какое сравнение с мучениями женщины-батонка, над которой колдует старик-зубодер, не имеющий специальных инструментов.
Не столь болезненна, но тоже не из приятных процедура прокалывания ноздрей у мальчиков. Вначале колючкой делают в носу отверстие и оставляют ее продетой через ноздри, чтобы ранки не затянулись. Потом временную колючку заменяют травинкой потолще, потом иглой дикобраза. Когда мальчик становится юношей, иглу вынимают и прячут — на всякий случай.
Однажды я видел взрослого мужчину-батонка, в носу которого красовалась такая игла. Как мне объяснили, он вдовец и юношеская игла в ноздре — способ оповещения соплеменниц, что он ищет новую спутницу жизни.
Встречал я женщин-батонка, лица которых густо вымазаны красной охрой. Оказывается, такая косметика имеет утилитарное назначение — ее не переносят насекомые.
Не раз за свою долгую историю батонка подвергались набегам соседей — и ближайших и дальних.
Видимо, с тех времен установился у батонка обычай, который в Родезии любили приписывать их «дикости», — удалять у женщин шесть передних зубов — четыре резца и два клыка. Но кто знает, скольких женщин эта операция защитила от алчных взглядов чужеземцев?
А что касается дикости и варварства, то его батонка видели предостаточно. Вот один лишь эпизод, о котором известно из книги Фредерика Селуса «Охотничьи странствия в Африке». Однажды он оказался на землях батонка вскоре после того, как там побывал караван работорговцев.
«22 ноября 1877 года во второй половине дня, — писал он, — мы миновали еще несколько сожженных деревень и видели на тропинке трупы батонка». И далее следует сцена встречи с женщинами-рабынями: «На каждую был надет железный ошейник, и все они были скованы пятифутовой цепью. Утром женщин посылали обрабатывать поле мотыгами, а на ночь, по-прежнему соединенных цепью, запирали в прямо-угольном бараке. С веранды свисали три плети из сыромятной кожи бегемота. Концы этих плетей почернели от засохшей крови».
В различных публикациях, которые появлялись в Родезии, упоминание об этом эпизоде обычно сопровождалось оговорками, что, дескать, он относится к жестокому времени до прихода «белых пионеров». Типично в этом отношении рассуждение родезийского писателя Фрэнка Клементса в книге «Кариба».
«Последние караваны рабов, — повествует автор, — исчезли на соседней португальской территории (то есть в Мозамбике) лишь в 1912 году. Вот как близка Африка к тому времени, которое многие в Европе полагают далеким прошлым рабства, и насколько коротка память у тех, кто готов осудить все достижения белых родезийцев».
Исторический экскурс в колониальное прошлое конкурента по захвату чужих земель — Португалии — для Клементса лишь удобный повод, чтобы взять под защиту родезийские порядки.
Но вот событие не семидесятилетней давности, а совсем недавнее. В период, когда шла вооруженная национально-освободительная борьба зимбабвийского народа, опасаясь возможных связей батонка с партизанами, их по приказу премьер-министра Смита загоняли за колючую проволоку «стратегических деревень».
Это не было случайным, изолированным эпизодом в истории взаимоотношений родезийской администрации с местным населением. Батонка уже познали произвол и насилие, когда при строительстве Карибы около пятидесяти пяти тысяч человек было выселено с родной земли в чужой и необжитый край.
Комиссар по делам туземцев, как именовался родезийский чиновник, собиравший годовую подать в два фунта стерлингов с каждой души, наведывался к батонка в их малярийные места в сухой сезон. Этот чиновник и принес батонка невероятное известие о том, что они должны собрать свой скарб и убраться за самые дальние холмы.
Но люди, тесно связанные с Карибой, не ведали ни о будущей плотине, ни об озере, которому после перекрытия Замбези предстояло разлиться в тех самых местах, где они издавна жили. Впрочем, для правительственных чиновников «самоуправляющейся колонии Родезии» не было ничего странного в том, что со старейшинами никто не посоветовался и ничего им не объяснил.
Читать дальше
