А вот знакомство с Алексеем Озимовым, с белесеньким парнем, напомнило мне прогулку по острову Жохова. Шел я и наткнулся на гору всякого груза — упакованного и неупакованного, предназначенного для «Двадцать восьмой», и вдруг вижу волокушу и на ней кем-то оставленную надпись: «СП-28, Озимову. Тяни, Алексей, только вперед». С ним я был знаком по «подскоку». Там же я узнал, что на станции он будет заниматься проблемами сжатия льда... Сережа Каргополов на «подскоке» руководил погрузочно-разгрузочными работами. И теперь наблюдая, как он увлекал Павла Петровича рассуждениями о том, как надо правильно катить бочки с керосином, я невольно улыбался. «Аппендицит тебя беспокоит? — спрашивал он при первом знакомстве с Чернышевым.— Тебя легко будет оперировать, ты худой».— «Я сразу почувствовал хватку хирурга»,— вспоминал начальник станции, когда заочно знакомил меня со своим врачом.
В дальнем углу от нас сидел Петр Полянский, радист станции, крупный блондин. Он привлек мое внимание какой-то особой раскованностью. Я не слышал его слов, но, судя по тому, что в его окружении то и дело раздавались взрывы хохота, он рассказывал о чем-то необыкновенном. В свои двадцать восемь лет он уже зимовал на станции «Восток», на СП, не один сезон проработал в высокоширотной экспедиции, даже был награжден орденом Трудового Красного Знамени...
Но как бы ребята сейчас ни бодрились, на их лицах лежала печать усталости. И кем бы они ни были: инженерами, кандидатами наук или просто новоиспеченными специалистами, пока они только и знали, что грузили, разгружали, сколачивали и собирали домики, рубили во льду холодильник... А жизнь на льдине, существующие организационные неурядицы диктовали свои условия. Вот они летели из Ленинграда, пересаживались с самолета на самолет, мытарились, ждали, где-то застревали — помогали открывать станцию. Наконец, высадились на льдину, на которой никто еще не топтался, никто не ходил, казалось бы, надо начать и делать свое дело. И вдруг не все идет по задуманной схеме, не так быстро, как хотелось бы. Часть людей еще в Черском, часть на Жохове, некоторые еще в Ленинграде; грузы тоже разбросаны — на «подскоке», на льду Колымы, на островной базе... И сейчас, глядя на этих молодых и ершистых парней, видя на их лицах тень озабоченности, мне казалось, что у всех сидящих за столом одно желание: скорее бы закончились завозы грузов, продовольствия, топлива, жилых домов. Развернуть бы станцию полностью, начать наблюдения — неважно, готовы ли они полностью к работе или нет. Важно другое — все на льдине. Поставили мачту, подняли флаг. Первая метеосводка ушла. Станция открыта.
Вроде бы грустно должно быть, когда и самолеты улетели, и единственная нить, связывающая с материком,— радио. Но я знаю, большинство полярников воспринимают это обстоятельство с большим вздохом облегчения. Дальше, все остальное — их забота: испортится ли что-то, замкнет ли где-то, заторосит или поломает...
Почему-то именно за столом я вспомнил, что у ребят был другой лихой период. Ходили, снимались на телевидении, выступали в газетах, ездили в Москву... Помню, будучи в Институте Арктики и Антарктики, слышал реплики: «Не пора ли кончить эту шумиху?» И вдруг сейчас мне захотелось спросить об этом у Чернышева...
Откровенно говоря, я не ожидал, что он встанет и огласит мой вопрос за столом, чем я был немало смущен.
— Внимание,— сказал он, поднявшись,— прошу внимания, ребята, тут нас спрашивают: «Как же отнеслись в институте к той шумихе, которая предшествовала нашей высадке на льдину?»
Но каково же было облегчение мое, когда за столом раздался взрыв хохота.
— Отвечаю,— сказал Чернышев. Наступило молчание.
— Если вы помните, у нас в институте был опрос. Один из вопросов касался нас: «Что вы пожелаете СП-28»? — Александр повернулся ко мне: — Практически все пожелали нам скромности...
И ребята зааплодировали. Мне показалось, они радовались скорее откровенному разговору.
— Полярники народ скромный...— сказал Чернышев.— Понятно. Но нам шуметь надо было, потому как нужна была поддержка не только Госкомгидромета, ААНИИ, а поддержка в масштабах страны. Времени оставалось у нас мало. Нужно было в кратчайшие сроки получить необходимую технику, оборудование, средства...— Александр сел и, снова обратившись ко мне, добавил: — Я же вам говорил, у нас совершенно новая программа. И вот эта, как хотите называйте, эта реклама сработала.
Вспоминаю, как он на «подскоке» говорил, например, о том, как добывали домики. Поехали на завод, поговорили с молодежью, предложили свои руки и за одну субботу изготовили 20 домиков. Вот с этого все, кажется, и началось. Когда был виден результат, пошли дальше: поехали ребята в Волгоград, Бердянск за трактором; в Риге получили дизели... Как же быть с вычислительной техникой? И снова все закрутилось. Чернышев ездил к министру приборостроения, в Госплан. Наконец выделили три машины, пообещав в третьем квартале. Но это поздно. Станция в это время должна будет находиться в дрейфе. Пришлось ехать в Киев на завод. Вот так. Выбили вычислительные машины — встал вопрос о специалистах, которые могли бы работать на этой технике. Нашли людей, и вот что интересно: они рискнули, оставили свои большие оклады и перешли в Институт Арктики и Антарктики на должности рядовых инженеров с зарплатой сто сорок рублей.
Читать дальше
