Вода в озере казалась черной, под стать ей были и паруса сойм. Привыкнув видеть всегда паруса светлыми, я поинтересовался, отчего так.
— Из-за непогоды серые они,— усмехнулся Евгений Александрович,— есть и синие. Обыкновенный брезент. Какой дают, такой ставим,— он ненадолго замолчал, присматривая за соймами.— Жизнь суровая у рыбаков, не каждому по плечу. Есть у них там каютка, печурка для обогрева... Да не в том дело! Сойма — не автомобиль, в школе вождению не научат. Да и нет таких школ. Чтобы настоящим кормчим стать, надо плавать. Поначалу подручным, затем кормщиком — и так, почитай, всю жизнь. Тут не только требуется овладеть искусством паруса ставить да сойму по ветру водить. Ильмень — водоем серьезный. С характером! Когда взыграет, то шторм на море по сравнению с ним — ничто. Был раз случай. Рыбачили люди, потом в кубрик спустились, почивать собрались, а тут ветер и налетел. Такой ударил шквал, что опрокинуло сойму. Двое успели в дверцу вынырнуть, а третий, что с ними был, ученик, остался. Сойма плавает, а он в ледяной воде под ней. Воздух в кубрике остался, дышать можно, а поднырнуть, выплыть,— уже ни смелости нет, ни сил. Двое-то, что выплыли, на днище сидят, ему постукивают, голосом успокаивают, держись, мол, друг. А сколько держаться? Октябрь месяц, вода-то не мед. Хорошо, на их счастье, промерное судно поблизости оказалось. Прорубили днище и вытащили парня совсем окоченевшего. Потом дыру досками забили, сойму перевернули, на киль поставили, воду откачали. Уже своим ходом к берегу пошли... А рассказываю я это к тому, что стать настоящим кормчим непросто, надо очень хорошую школу пройти.
— Обычно командовать плавной двойкой, успешно лов вести,— продолжал Новоселов,— начинают лет в сорок-пятьдесят. Так всегда было. А сколько в таком возрасте проработать сможешь? Ведь все на холоде, вода рядом. Годков пяток — да и приходится капитанам подаваться поближе к печке. Все хвори обычно к этому возрасту объявляются. Раньше, когда, кроме парусников, других средств добычи не знали, не было и проблемы с кадрами. С детства смену растили, с собой молодых в плаванье брали, в деле всю технологию лова постигали, чутье на перемену ветра, изменение течений вырабатывали. Знали, куда, в какое время и какая рыба пойдет, а когда самим надо спасаться. Сейчас же кто из молодых захочет на паруснике ломаться? К технике, машинам тянет. Оно и понятно. Вот и приходится с соймами расставаться. Тут уж, как говорится, ничего не попишешь...
Холод заставил нас отправиться греться в каптерку. А соймы, разойдясь парами друг от друга на добрый километр, будто и не торопились подходить к берегу. И узнать, как обстоят там дела, не было возможности.
— Без рации ходят,— сердито буркнул Новоселов,— как в двенадцатом веке.
Минут через сорок он взял бинокль и опять вышел на улицу.
Однако вскоре вернулся и оживленно проговорил:
— Геннадий Иванович Рукомойников на моторке взялся к соймам сходить. Хотите с ним? Не побоитесь? Да он воробей стреляный, однажды тонул, во второй раз не потонет... Может случиться, что соймы и не подойдут к берегу...
Вскоре мы с Рукомойниковым сидели в просторном рыбацком дощанике. Моторка, возносясь и падая на волне, выбиралась на озерный простор, держа курс на мелькавшие средь волн паруса ближайшей двойки.
Действительно, Ильмень — что море. Подальше от берега волна разошлась. Бросало так, что временами просто дух захватывало. Оставив на мгновенье руль, Рукомойников подбросил мне резиновую робу с капюшоном, чтобы не промок да не замерз окончательно на пронизывающем ветру. Он, кажется, разгулялся еще сильнее. Но тут неожиданно облачность разодралась, засинело небо и ударило яркое солнце. Все вокруг в тот же миг преобразилось: зазеленела мутноватая вода, заискрились брызги и на фоне белых косм облаков, протянувшихся по небу, засияли и соймы. Они уже были близко, и теперь отчетливо стало видно, что прямые паруса их были сшиты из грубого брезента — выцветшего, с заплатками. Однако эти парусники-труженики показались мне во сто крат красивее белоснежных яхт с надраенными бляшками и никелированными ободами иллюминаторов.
Пока мы шли, соймы начали расходиться. На палубе одного из парусников показался человек в резиновом комбинезоне и меховой шапке. Он подправил парус и исчез в кубрике, а судно пронеслось, с шипением рассекая волны, вблизи нас.
Длиннотелая, с выпуклыми парусами на мачтах, вынесенных далеко вперед, с низкой крышей кубрика, развалистыми у середины бортами — сойма показалась мне и впрямь приплывшей из дали веков. Из того времени, когда шумели на площадях города Новгорода толпы гостей-купцов, звонили весело колокола, а стен»! кремля и не подозревали, что будут охраняться людьми, как дорогие памятники.
Читать дальше
