На «лесном такси» Тэтэ бежал к тетке в Кот д"Ивуар. Сестра отца во многих африканских племенах главнее отца: ее воля аннулирует любое его повеление. Увы, мечта о Гренландии показалась ей бредовой. Раз нет желанного благословения, надо хоть на проклятие тетки не нарваться — и Тэтэ бежал в соседнюю Гану. Там юноша пристроился боем в индийское посольство. В свободное время учил английский, не расставался с книжками, занимался заочно в парижском коллеже. Потом Кпомасси добрался до Мавритании — друзья едва удержали его от пешего перехода в Алжир через Сахару. Затем Сенегал. И наконец — Европа.
В Париже, Бонне и Копенгагене Кпомасси работал то мойщиком посуды, то чернорабочим, пропадал в музеях и библиотеках, все больше узнавая об эскимосах. Везде находились люди, которые давали приют доброму, начитанному и любезному африканцу. Последняя задержка вышла в Копенгагене: вдруг заартачился полицейский комиссар.
— Мне разрешить не жалко,— говорил он,— мне тебя, чудака, жалко. У вас в Того зимой сколько? Плюс тридцать пять. А в Гренландии — минус сорок пять. Разница! Упрямство Кпомасси победило. Выдавая нужный документ, комиссар отечески вздохнул:
— Держись там подальше от айсбергов и медведей!
Так в век космических полетов путь из Того в Гренландию занял восемь лет.
Где вы, настоящие инуиты?
— Катангоута! Завтракать!
Для пятилетней Наины, зовущей Тэта к столу, он уже «катангоута» — «мой брат» — дети быстрее взрослых свыклись с черным гостем.
За завтраком (приятный сюрприз: конфитюр, сыр) Кпомасси наблюдает, как родители потакают любым капризам малышей. (Дома у таких своевольных детей были бы мозоли на затылках!) Традиция продолжается и когда новое поколение вырастает: старики не перечат молодым, скромно устраняются от принятия важных решений. (Дома, пока жив дед, отец и его сестры не имеют настоящей власти. Кпомасси было проще представить слона, идущего по лиане, чем тоголезского старика, спрашивающего совета у своего сына.)
В Кагортоге африканец провел почти два месяца. Но с каждым днем в нем росло странное чувство, что он попал куда-то не туда. И то сказать: в поселке два каяка, то есть лишь два охотника. У причала ошвартованы датские рыболовецкие шхуны. Национальные одежды шьют полдесятка пожилых женщин, носят — десяток молодых. В поселковом клубе — танцы под японский проигрыватель. Население живет ловлей креветок и трески, государственными пособиями и присылкой денег от родственников, которые трудятся на севере острова или в Европе. Беда начинается в школе: добрые, приветливые учителя, увы, никаким традиционным эскимосским занятиям не обучают.
— Ханс, — теребил Кпомасси своего соседа,— где же настоящие эскимосы, «настоящие люди» — инуиты, как вы издавна себя звали? Где охотники и рыболовы?
— Ну, в Сисимиуте, в Туле — севернее. Там сколько хочешь эскимосов.
Невероятно, но он употребляет слово «эскимосы» как-то без особой симпатии: для Ханса, как для многих жителей юга острова, на севере живут «дикари».
12 августа Кпомасси на каботажном барке тронулся в путь на север — надо ведь найти тех «настоящих людей», которых он знал по книжкам!
Из дневника Кпомасси:
«Первая остановка: Фредериксхоб. Тысяча жителей. На дальнем конце поселка ни смеха, ни музыки. Жители сидят с подведенными животами. А дальше, в бараках между кладбищем и свалкой, ютятся парни из окрестностей — работники верфи и рыбаки с промысловых шхун. Местные чураются тех, кто бросил ради заработка родные селения: в трехстах километрах от Кагортога дохнуло моралью Севера. Но сами-то они хоть и остались там, где родились, но прежними — не остались.
Нуук. Бухта почти круглый год доступна кораблям. То, что это не просто поселок, а столица острова, подчеркивает наличие автобуса — единственного на всю Гренландию.
Десяток магазинов, есть школы, больницы, церкви, кафе, радиостанция, пожарная колокольня, футбольная площадка, библиотека и гостиница. Тележки торговцев горячими сосисками, словно в Копенгагене.
Ни нарт, ни каяков, ни собак... Нет, вперед, вперед — нельзя отчаиваться!»
Зимовка
К празднованию Нового года в Родбее, где Кпомасси осел на зимовку, начали готовиться еще в середине декабря. Обычно воду жалеют — даже моются редко, но теперь в доме драют полы до блеска. Воду приходится таскать издалека. Или же надо растапливать лед — труд немалый. Даже в самых ленивых семьях уборка идет полным ходом. Более состоятельные эскимосы шьют к празднику анораки с широкими рукавами. Девушки под руководством пожилой женщины готовят подарки: сумки, футляры для очков и зеркалец из тюленьей кожи, украшенные традиционными ромбическими узорами. Мужчины охотятся реже — правда, не из-за праздника: припай так широк, что каяки не дотащить до чистой воды.
Читать дальше
