Мария Феникс - Жизнь и карты Люлькиной / Ленорман

– Ты правда переспала со всем табором?

– Ну это как посмотреть.

– По факту. Как есть.

– Если быть точной, то не они меня трахали, а я их, всех.

– Эээ…

– Для меня секс был обезболивающим лекарством. Мне его нужно было принимать систематично и в определённых дозировках по времени. Не строй из себя монаха – девственника, мы оба прекрасно понимаем, 4 часа секса подряд выдержит не каждый, поэтому я добирала количеством. Потом появился ты, количество снизилось до одного.

– Я же тебя просил не колдовать на мою мать!

– Я не колдовала на твою мать и на тебя. Единственным исключением были дырки на твоих штанах, потому что ты достал каждый день приходить в швейную мастерскую. Очевидно же было, что они сделаны специально!

– Да, специально, потому что был нужен официальный повод приходить… ты за 274 дня сшила мне 26 костюмов.

– Ты оказался настырным… я тебя отшивала, но ты не отшился.

– Скажу честно, сначала мной руководил спортивный интерес, я влюбился в тебя не с первого, и даже не со сто сорок первого взгляда. Ты – очень капризная мадам! Я сломал всю голову над тем, что тебе подарить. Вещи тебя не интересовали, украшения тоже, всё то, от чего обычные женщины вешались мне на шею, с тобой не срабатывало. Я сам с собой заключил пари, что ты переспишь со мной, но к тому времени, когда ты захотела переспать со мной, я уже этого расхотел. Я понял, что хочу нечто большего, чем секс, я хочу семью и детей. Ты меня очень ранила, когда высмеяла мою картину с аистами на крыше (17 Аисты). Я так и не понял… почему ты не хотела детей? И сейчас я спрашиваю тебя об этом.

– Я не говорила, что не хочу детей, я говорила «НЕ СЕЙЧАС!»

– Я твоё «не сейчас» слышал почти полтора года, и только не говори мне, что у тебя не было здоровья, я в это не поверю! Была более глубокая причина… всякий раз, когда я заводил эту тему, ты реагировала очень агрессивно, словно я тебя на пытку обрекал! Я думаю, причина в твоём детстве, ты почти ничего мне о нём не рассказывала. Да и в целом, никогда не была разговорчивой. Чаще говорил я, а ты меня всегда слушала. Я видел, что тебе это было интересно, а другие слушали, потому что их выдрессировали.

– Заканчивай лирику, утомил, мне спать пора, спрашивай, что ещё хотел, и возвращайся туда, откуда пришёл.

– Скажи, что случилось, когда я уехал в свою финальную командировку? Кроме падения с лестницы, было что-то очень важное, чего я не знаю, но должен знать! Мне редко снятся сны, и тот сон я запомнил. Ты лежала в кроваво-красном озере на большом листе водяной лилии… и я удивился: ты была в белом, а не в чёрном, как обычно. Ты пыталась кого – то вытащить, но не смогла. Потом ты позвала меня на помощь, и я проснулся с криком: «Марианна!» Скажи, что значил этот сон, кого ты пыталась вытащить?

– Не скажу, меньше знаешь – крепче спишь.

– Я и так ночами не сплю! Просто скажи, кого ты вытаскивала?

– Хорошо, ты сам захотел. Твоя мать столкнула меня с лестницы. Я упала, лежала в луже крови, она подошла, плюнула в меня и сказала: «Хочешь результат, надо делать всё самой! Сдохни, цыганская челядь!»

Она ушла, и я поняла, что семь подкладов на смерть заказала мне именно она. Из корешков я сделала отвар, чтобы не сдохнуть. Я знала, что последний год меня очень рьяно кто-то желает убить, но не знала, кто. Дальше я потеряла сознание и помню только, как у меня ужасно болел низ живота. Рядом со мной стоял тазик, в нем была куча крови и нечто, что могло бы стать нашими общими детьми.

Через неделю твоя мать снова заявилась с претензиями, почему я до сих пор не сдохла. На что я ей ответила: «Чтобы убить меня, даже Дьяволу продать душу будет мало!» В 39-й раз она предложила мне деньги, чтоб я от тебя отстала, ибо вашему знатному роду срочно нужны внуки, а я, несчастная калека, на это не способна! Тут я вынесла ей тазик с тем, что из меня вытащили некоторое время назад, она испугалась и отпрыгнула в ужасе.

«Что же Вы не радуетесь, мадам де Ланжерон?! Ведь ваше желание исполнилось, Вы убили часть меня, и Вы так страстно хотели внуков. Это то, что могло бы ими стать». Я пододвинула тазик ещё ближе.

Она упала на колени, начала истерично умываться слезами и соплями и умоляла ничего тебе не рассказывать. Я сказала: «Хорошо, мадам де Ланжерон, Леонард ничего об этом не узнает, потому что если узнает, он покрошит вас на мелкие части, а потом, к сожалению, сядет в тюрьму… В Бастилии свидания 20 минут, я дольше туда-сюда ходить буду, а мне лень, поэтому я Вас пощажу. А еще, мадам, Вы знатная симулянтка. Скажите честно, у Вас ведь никогда сердце не болело? Вы просто манипулировали своим сыном!»