Константин Трунин - Архив сочинений — 2016. Часть I

Разложение превалирует на всех страницах «Тени топора», начиная от семейной жизни бурового мастера и заканчивая беспределом на армейской службе. Всюду читатель сталкивается с матерящимися и нарушающими дисциплину действующими лицами. Все они подверглись безумию, словно мир сошёл с ума и завтра никогда не наступит, если сейчас не возьмёшь всё, до чего сможешь дотянуться. Связано ли это с тем непростым временем, когда Рыбаков книгу писал, или он отразил собственные метания? Сам Рыбаков родился во Франции; мужал, служил и недолгое время грузил, сварил, слесарил непосредственно в Советском Союзе, после его покинув. Поэтому крайне трудно установить причины, побудившие Рыбакова описывать деградирующее общество.

Если действующие лица не пьют алкоголь, то их мучает осознание собственной никчёмности. Их поступки сводятся к агрессивным взглядам на противных им собеседников, принуждению к каким-либо поступкам всё тех же собеседников и желанию найти точку опоры, с которой их никто не сможет сдвинуть. Именно такими видит читатель действующих лиц, сменяющих друг друга в каждой главе, пока их пути не пересекаются в неосвоенном цивилизацией месте, где каждому из них предстоит понять, чего они стоят по отдельности и смогут ли наладить взаимное общение.

Ближе к окончанию повествования Рыбаков добавляет детективную составляющую и вносит элемент надвигающихся катастроф, сперва природного, а затем техногенного характера. Рваный сюжет снова озадачивает читателя нелогичностью. Так и не удаётся читателю установить, о чём ему рассказывал автор. О тяжёлых условиях жизни и труда? Или о конфликтности человеческого характера, склонного к саморазрушению? А может Рыбаков подводил читателя к мысли, что на Западе жить лучше? Единственное адекватное действующее лицо прекрасно описывало ценности западной жизни. Надо понимать, его роль взял на себя сам писатель. Но зачем всё остальное было повергать в сумасшествие?

Где-то за страницами «Тени топора» маячит надежда на благополучие. Иначе Рыбаков не был бы столь оптимистичен в итоге. Он видит надвигающуюся беду, воссоздаёт быт ряда рабочих и армейских специальностей, живописует повсеместное моральное разложение и повергает действие к ожидаемому катаклизму, который можно проспать и стать его жертвой, если вовремя не проснуться и не найти средство, способное вывести из опасной зоны. А ежели беды получится избежать, то нарушение стабильности приведёт к ещё большей опасности, поскольку человеческий ресурс не сможет справиться без помощи извне, не приложи он к тому сильного желания усмирить стихию. Если и ставить точку в понимании «Тени топора» Рыбакова, то только такую.

Конечно, автор ни о чём подобном мог и не думать. Это всё домыслы читателей следующих поколений, воспринимающих прошлое с позиций других реалий, ничуть на описанные Рыбаковым не похожих, но стремящихся к их новому воссозданию. Время надрыва сменилось временем восстановления и роста. Следуя закономерностям цикличностей, всё повторится снова. Тогда и будет востребована проза Рыбакова, такая похожая и знакомая, хоть и написанная давным-давно.

26.06.2016 ( http://trounin.ru/rybakov91 )

Существует специальная литература, с помощью которой писатели удовлетворяют потребность в переносе на бумагу эротических фантазий, что они делают умело и на общее обозрение свои труды не выставляют. А стоило бы! С показательной целью! Дабы задать высокую планку, чтобы читатель не вёлся на низкое качество, сразу выставляя определённые требования. Покуда такого не произойдёт, придётся терпеть произведения вроде того, каким озадачил современников Мишель Фейбер. В центре повествования разврат, по краям — он же. В качестве антуража взят Лондон прошлых веков, присутствует отражение реалий тех дней. Но всё меркнет, стоит завязаться очередной сцене, где задействованные лица сосредоточены на удовлетворении похоти самым примитивным образом. А над всем парит нравственная и уверенная в себе героиня — роза среди сорной травы — имя ей Конфетка. Кого Фейбер решил обмануть?

О падких женщинах писали многие, в том числе и классики. Во Франции этим лично озадачивались Эмиль Золя и Оноре де Бальзак, описывая действительность без прикрас, не придавая ей особого значения, ставя перед читателем проблематику, раскрывая её по ходу повествования. Никаких интимных подробностей писатели XIX века себе не позволяли, их подразумевали и только. Фейбер поступает наоборот: обилие сексуальных сцен и описаний ушедшего в прошлое быта, проблематики при этом никакой нет. Повествование ради повествования, разврат ради разврата — таков «Багровый лепесток и белый». Если читатель ждёт постельных сцен, тогда книга его не разочарует.