Николай Коняев - Апостольский колокол. Повествование о Валаамском монатыре, его древностях и святынях

– Батюшка! – сказал однажды отцу Феодору великий любитель безмолвия, иеромонах Варлаам, живший тогда на скиту. – Блазнюсь я на вас. Как это вы по целым дням пребываете в молве и беседах со внешними… Каково есть сие дело?

– Экой ты, братец, чудак… – отвечал будущему Валаамскому игумену отец Феодор. – Да я из любви к ближнему два дня пробеседую с ним на пользу душевную и пребуду несмущенным…

Иеромонах Варлаам вразумился, как говорит житие, этим ответом «познавать различие путей смотрительных от общих».

Но далеко не все обладали подобной мудростью.

Среди братии, искавшей духовных наставлений отца Феодора и отца Леонида, был келлиарх Валаамского монастыря отец Евдоким, впоследствии ставший валаамским духовником, схимником Евфимием.

Отец Евдоким считался присным учеником настоятеля (после Назария эту должность справлял Иннокентий) и надеялся достичь духовного преуспеяния одними внешними подвигами и совершенной покорностью своему наставнику.

Внешне все выглядело благопристойно, но сам отец Евдоким не замечал в себе настоящих плодов монашеской жизни. Не приходило ни кротости, ни любви, ни слез, ни смирения. Сухость, жестокость души, зазрение всех – томили его. Он не находил покоя, порою захлестывало отчаяние и тогда появлялись мысли о самоубийстве. «Бросься со скалы в озеро!» – нашептывал ему враг.

Вот тогда-то и обратился отец Евдоким к старцам Феодору и Леониду. И старцы, действительно, помогли, открыв, что одно только внешнее делание и телесные подвиги не ведут к преуспеянию, особенно если они, являемые другим, влекут к тщеславию, гордости и, как следствие, – к ожесточению, осуждению и отчаянию. Поняв «смиренную науку отцов», отец Евдоким начал возрождаться, смиряться и постепенно успокоился…

«Измена» ученика чрезвычайно возмутила игумена Иннокентия. Так случилось, что это совпало с посещением Валаама министром духовных дел, князем А.Н. Голицыным. Все время, пока он находился на острове, министр провел в келье у старцев и игумена Иннокентия приказал звать туда…

Разумеется, руководствовался Иннокентий не ревностью к учительскому дару старцев, а заботой о порядке, мире монастыря. Иннокентий исключительно много сделал для Валаама. Только за первые восемь лет его игуменства численность братии возросла почти вдвое и перевалила за сотню.

«После старца Назария, – утверждает монастырский историк, – обитель во всех отношениях цветущим своим состоянием большею частию обязана его трудам».

А сейчас помрачилось духовное зрение игумена Иннокентия… Ему показалось, что белобережские старцы специально переманивают учеников, чтобы подорвать его игуменский авторитет.

Усмотрев в их учительстве дерзкий вызов своей власти, Иннокентий пожаловался на старцев митрополиту Новгородскому и Петербургскому Амвросию. Тот поручил коневскому строителю, благочинному над монастырями Илариону исследовать это дело. В феврале 1817 года Илларион прибыл на Валаам и допросил Феодора, Леонида и Клеопу. Впоследствии он часто говорил, что ему нигде не доводилось читать того, что высказали в своих ответах простые старцы.

Нашлись у старцев, помимо Илариона, и другие могущественные защитники – министр духовных дел, князь А.Н. Голицын, а также архимандриты (будущие святители) Филарет и Иннокентий.

«Митрополит с огорчением увидел, что он едва не сделал большую несправедливость. Игумен Иннокентий был вызван и встречен грозным и бесцеремонным вопросом: «что ты, старый…. со мною было сделал? По твоей милости я чуть было не осудил людей, лучших нас с тобою».

Игумену велено было всячески покоить старцев в своей обители, с угрозою, что в случае жалобы он будет сменен. Старцам же передали, чтобы они были уверены в защите высшего духовного начальства.

Но опытные и смиренномудрые подвижники, знавшие человеческое сердце, не надеялись, что настоятель совершенно умиротворился по отношению к ним и, сознавая, что легче нести ненависть всего братства, нежели нерасположение настоятеля, они во избежание продолжительного греха решились оставить Валаам; и вскоре после этого, в июне 1817 года, перешли в Александро-Свирский монастырь, считая себя отребием мира и недостойными мирнаго жилища на земле».

Именно тогда и произошла встреча белобережских старцев с крестьянским юношей Дамианом – будущим валаамским игуменом Дамаскиным.

Он возвращался из паломничества к Соловецким Чудотворцам, и шел по дороге между Александро-Свирским монастырем и Ладогой (там Дамиану следовало заворачивать, чтобы попасть домой, в деревню Репинка Тверской губернии), когда встретил белобережских старцев [1] Монастырская рукопись «Жизнеописание Отца Игумена Дамаскина», а следом и изданная монастырем книга «Замечательная жизнь и деятельность настоятеля Валаамского монастыря игумена Дамаскина и поучительные его слова», считают, что встреча будущего игумена с белобережскими старцами произошла, когда Дамиан уже посетил Ондрусовскую пустынь и «возгорел желанием побывать во святой обители Валаамской, видеть ее святыни и поклониться…» На наш взгляд, утверждение это ошибочно. Ондрусовский монастырь расположен на берегу Ладоги и здесь просто нет дороги, на которой могла произойти встреча. Кроме того, как вспоминал сам Дамаскин, он прожил в Ондрусовской пустыни четыре дня, дождался богомольцев из Ладоги и Сяйских рядков и уже с ними переправился на Валаам… ….