Виталий Кандалинцев - Лунные и грошовые

Так мальчик столкнулся с чужой гордостью, с таким ее проявлением, как своеволие и уверенность в своем превосходстве в понимании жизни. Так начала формироваться «фирменная» стриклендовская черта характера – фанатичная убежденность, что все люди (особенно женщины) хотят подчинить его своему влиянию и поставить его на удобное им место. Место, на котором он не сможет выполнить свое призвание. А если он все же попытается, то будут осыпать его насмешками.

Дальнейшая жизнь только подтверждала его мнение. Так, его жена, миссис Стрикленд, сказала рассказчику:

Еще до того, как мы поженились, он иногда баловался красками. Но, бог мой, что это была за мазня! Мы смеялись над ним. Такие люди, как он, не созданы для искусства.

И снова гордость, которая заставляет людей заурядных презрительно относится к тем, кто в высоте своего таланта просто недоступен их пониманию. В романе несколько раз разные люди отрицательно отзываются о картинах Стрикленда. Продавец картин говорит «тут таланта ни на грош» (гл.22), а когда один из жителей Папеэте по имени Коэн получил от Стрикленда картину, то жена Коэна заявила:

О том, чтобы ее повесить, нечего и думать – люди будут смеяться над нами (гл.48).

А теперь вопрос простой: как реагировать гению на столь уничижительное мнение о нем, преобладающее среди людей? Стрикленд отреагировал единственно возможным для него способом – перестал считаться с мнением «толпы» вовсе. И не просто перестал считаться, но и выработал определенную философию, опираясь на которую он даже знаменитый моральный императив Канта (приведенный ему в разговоре рассказчиком) назвал чушью:

– Вы, видимо, отрицаете максиму: «Поступайте так, чтобы любой ваш поступок мог быть возведен во всеобщее правило».

– Первый раз в жизни слышу! Чушь какая-то.

– Между тем это сказал Кант.

– А мне что. Чушь, и ничего больше (гл. 14).

Что же это за философия? Ее приблизительное изложение: «Поступай так, чтобы никто и ничто не смогли помешать исполнению твоего предназначения. Выше него нет и не может быть ничего в твоей жизни. Выполнить предназначение – это как достать луну с неба, и людей, знающих свое предназначение, можно назвать «лунными» людьми. Лунный человек приносит себя в жертву своей цели. Это означает, что его характер, взаимоотношения с людьми, образ жизни и т.д. должны быть только защитной оболочкой, не позволяющей сорвать выполнение предназначения. Все, что делает эта оболочка – нравственно, независимо от того, что думают об этом окружающие.

Тем более, если эти окружающие являются «грошовыми» людьми. Грошовые люди не знают своего призвания, или не хотят его знать. Они горды и не знают, что они горды, ограниченны, и не ведают, что они ограниченны. Они зациклены на земных, преимущественно денежных, интересах, плохо понимают жизнь, но считают себя ее знатоками, а свое поведение признают высоконравственным. И пытаются приспособить других под свои тщательно скрываемые эгоистичные интересы. Им бесполезно доказывать то, до чего они не доросли. Поэтому лучше всего предоставить их самим себе и не искать от них ничего. Жизнь устроена так, что без страданий не обойтись. Но страдания лунных и грошовых людей не одинаковы. Лунные страдают вследствие глупости грошовых, грошовые страдают вследствие собственной глупости. Поэтому не нужно сострадать или сожалеть о страданиях грошовых; страдания для них – это воспитательная плеть, которая учит их быть лучше. И если они умнеют, то страдания идут им на пользу, если глупеют, то просто получают заслуженное наказание».

Если предположить, что Стрикленд руководствовался чем-то подобным, то его поведение (отвратительное и безнравственное в глазах окружающих) становится вполне объяснимым. Становится объяснимым хладнокровный и непоколебимый тон его разговора с рассказчиком в Париже по поводу возможного возвращения Стрикленда к оставленной жене:

– Так, значит, вы не вернетесь к жене? – сказал я наконец.

– Никогда.

– Она готова все забыть и начать жизнь сначала. И никогда она ни в чем не упрекнет вас.

– Пусть убирается ко всем чертям.

– Вам все равно, если вас будут считать отъявленным мерзавцем? И все равно, если она и ваши дети вынуждены будут просить подаяния?

– Плевать мне.

Я помолчал, чтобы придать больше веса следующему моему замечанию, и сказал со всей решительностью, на которую был способен: