Виктор Бочков - Заповедная сторона

В 1956 г. скульптор Николай Саркисов создал для Щелыкова новый памятник — бронзовый бюст, укрепленный наверху круглой колонны из темного головинского Лабрадора. Памятник, изображающий драматурга в его лучшие годы, был прост и выразителен. Но его необдуманно поставили у самого дома-музея, перед пихтовым кругом, и такое местоположение вскоре стало мешать восстановлению мемориального облика реставрируемого ансамбля усадьбы. Да и хотелось видеть в Щелыкове изображение Островского во весь-таки рост, в полную величину. Поэтому в 1968 г. саркисовский бюст перевезли в Кострому к зданию областного драматического театра им. А. Н. Островского.

Между тем еще в начале 1950-х годов был организован всесоюзный конкурс на лучший проект нового памятника Островскому. На нем довольно, на первый взгляд, неожиданно первое место было присуждено проекту ленинградского скульптора Тимченко.

И вот в Щелыкове появился новый человек — с острым взглядом из-под очков, выше среднего роста, худощавый, с резкими чертами лица. Алексей Павлович Тимченко, скульптор. Быстро подружился с сотрудниками музея. Потом он рассказывал им:

— Творчество великого драматурга всегда меня волновало — особенно его пьесы «Без вины виноватые», «Бесприданница», «Гроза». Поэтому, когда в 1952 году был объявлен конкурс проектов памятника Островскому, включился в него с удовольствием. На конкурсе был принят мой проект. Памятник вначале предполагалось воздвигнуть в Ленинграде, у театра Ленинского комсомола. Но ведь Островский — не петербуржец. Тогда решили делать для Кинешмы — я выезжал туда. В 1957 г. перевесила кандидатура Костромы — и там побывал. В 1970 г., незадолго, значит, до юбилея, дошла очередь Щелыкова. Сделал эскиз — одобрили. Но щелыковский проект уже иной — в первом, «городском» варианте Островский сидел не на скамье, а на стуле. В щелыковском памятнике мне хотелось подчеркнуть спокойствие драматурга — сидит, думает. Это Островский в 1880-е годы. Пушкина можно изображать и юным — у него короткая жизнь, но Островского я бы не стал делать молодым. К тому же именно из Щелыкова он ушел в вечность.

О себе Алексей Павлович рассказывал кратко.

— Родился в Баку в 1913 году в семье токаря. Кончил школу, потом художественный техникум с педагоги-ческо-оформительским направлением. В 1935 г. поступил на подготовительные классы Всероссийской Академии художеств, а через два года — ив саму Академию. Учился у профессоров А. Т. Матвеева и В. А. Синайского. Учебу прервала война: был в ополчении на Карельском перешейке, блокаду провел в Ленинграде. В 1946 г. окончил Институт живописи, скульптуры и архитектуры им. Репина. Тогда же приняли в Союз художников.

Весь творческий путь Тимченко связан с Ленинградом — там, на Песочной набережной, его мастерская. Первая замеченная работа Алексея Павловича — скульптура «Олег Кошевой», экспонировавшаяся на выставке «30 лет Советской власти» — сейчас она в городе Сумы. Потом были десятки произведений: «Верхолазы», «Токарь-карусельщик», «Сталевар», «Строительница», «Наш современник». Характерно, что почти одновременно с работой над памятником Островскому скульптор трудился-над портретом из гранита Гани Муратбаева — первого вожака комсомольцев Туркестана для города Кзыл-Орды.

Позже Алексей Павлович сетовал, что все-таки не чувствует полного творческого удовлетворения. Слишком короткий срок был выделен на создание памятника — не смог довести идею до конца. Но творил он самозабвенно, сутками не выходил из мастерской. К вечеру отекали ноги, не мог согнуться — разувала его дочь. Главное, что волновало Тимченко, это воспроизведение облика драматурга. Он заполучил переснимки со всех имеющихся прижизненных фотографий Александра Николаевича, сделал массу выписок из мемуаров современников. Из мозаичных кусочков для него постепенно складывался и прояснялся образ великого писателя.

И. Ф. Горбунов в 1849 г. видел Островского «белокурым, скромным, франтовато одетым»; солидарен с ним и другой мемуарист, утверждавший, что «молодой Островский представлял из себя стройного юношу, одетого щеголевато, а по получении первой платы от Погодина за «Свои люди — сочтемся» даже по последней парижской моде». В. 3. Головина тоже встретила начинающего драматурга в январе 1849 г.: «бледный, высокий, тонкий, с большим лбом и совсем прямыми белокурыми волосами», он держал большой палец в верхней бутоньерке фрака. Однако уже через несколько лет наружность Александра Николаевича разительно меняется, от его былой стройности не остается и следа, что объясняется напряженной сидячей работой. И М. И. Се-мевский, познакомившийся с ним в 1855 г., описывает, что это «очень дородный человек… полное месяцеобраз-ное лицо оформляется мягкими русыми волосами, обстриженными в кружок, по-русски, малозаметная лысина… голубые глаза, кои немного щурятся». И одеваться он стал проще, демократичнее. П. П. Гнедич, встретивший Островского в 1862 г. в Петербурге в театре, удивленно писал: «… бородатый, в армяке, в высоких глянцоватых сапогах, — он более походил на приказчика из купеческого дома, чем на автора». Дома же он, по словам С. В. Максимова, вообще «ходил в коротенькой поддевочке нараспашку, с открытой грудью, в туфлях, покуривая жуковский табак из черешневого чубука».