Елена Хаецкая - Как писать книги

Но на самом деле это не вполне так. Писательство — это всегда диалог и сотрудничество: автора с героями, редактора с автором, автора с читателями, а читателей — с персонажами и миром автора. «Слова летучи», мысль перетекает от одного источника к другому, обогащается, возвращается, снова уходит. Мы все связаны этим постоянным сотрудничеством, собеседничеством.

Поэтому, скажу еще раз, не нужно пренебрегать диалогом с редактором. Он вынет Розенталя, он покажет пальцем в сторону Ожегова, он объяснит разницу между «напарником» и «партнером», если вы до сих пор ее не знали. Он изменит вашу жизнь!

Он же объяснит вам, что слишком частое употребление слов «было» и «который» вредит тексту. Посоветует искать синонимы к слову «сказал», порекомендует отслеживать однокоренные слова — чтобы они не сидели слишком густо в одном абзаце. Расскажет вам, быть может, о проверке на непристойность и двусмысленность. Не то чтобы мы шли на поводу у современности с ее нелепыми требованиями… Но предположим, что нашу межавторскую книгу читают подростки. Наступить себе на горло и вместо «арбалетный болт» написать «арбалетная стрела»? Когда-то я отказалась идти на поводу у этой самой современности и сражалась за «болты» до последней капли крови. А сейчас думаю, имело ли смысл? Одно слово редко когда решает дело, одним словом можно и пожертвовать. В шестидесятые, в семидесятые слово «трахнуть» означало «ударить», и попался мне тут текст, написанный в те далекие времена. Автор постоянно писал, что такой-то герой трахнул такого-то героя по голове. Если бы текст готовился к изданию, я бы настоятельно рекомендовала заменить слово. Зачем? А это вообще принципиально — сохранить слово «трахнул»? Если сказать — «треснул» — многое изменится? Мне, в общем, все равно, но в тексте лучше избегать двусмысленностей.

Я буду категорически протестовать против того, чтобы слова «голубой» и «розовый» считались запретными и неприличными — из соображений требований толерантности по отношению к лицам нетрадиционной сексуальной ориентации. Компьютер постоянно подчеркивает эти слова красной линией. Мол, нет слова розовый! А какое платье на кукле Барби? Пышное… Нет, какого оно цвета? Оно РОЗОВОЕ. Я не хочу играть в игру «черное и белое не называйте», то есть, простите, «голубое и розовое не называйте». Есть такие цвета. До последнего буду сопротивляться их отмене. А то придется запретить рассказ Шолохова «Судьба человека», где у героя глаза голубые, как небушко.

Требования современности коснулись и слова «негр». Здесь, мне кажется, важно понимать, в каком контексте слово употреблено. Если речь идет об Америке — до восьмидесятых годов прошлого века — то вполне себе негры, ведь их так и называли, не так ли? Недавно делая ремонт и ободрав обои до первого слоя газет, я обнаружила газетную статью «Привилегия» неграм». Советские журналисты писали о том, что американцы посылают во Вьетнам преимущественно негров — бросают их под огонь, в то время как белые мальчики отсиживаются в безопасности. Та же тема, кстати, иногда звучит в американских фильмах о войне во Вьетнаме. Но как же дико выглядело для меня сегодня слово «негр» в газетном заголовке…

Сейчас, сдается мне, описывая приключения Конана среди чернокожих, стоило бы дозировать употребление слова «негр». Из соображений политкорректности? Да нет, просто оно получило пренебрежительную окраску, которой не было в шестидесятые. Поэтому работорговец или жрец Сета может кричать: «Негры, за работу! Солнце еще высоко!», а автор будет описывать их как «чернокожих людей».

Впрочем, на «неграх» я как раз не настаиваю — пока. Но совершенно определенно, что это слово из разряда нейтральных переходит в разряд плохих. С чем нельзя не считаться.

Наоборот, слова «коп» и «мент» из разряда обзывательных переходят в разряд нейтральных. Так же было и с «гёзами»: слово звучало презрительно, пока сами гёзы не решили, что оно им подходит. Чуткий автор отслеживает такие вещи.

Ну так вот, редактор поговорит с вами об этом.

И тут некоторые впечатлительные авторы начинают впадать в другую крайность: они постоянно подбирают синонимы. В результате возникают предложения, грамматически верные, да и стилистически, вроде бы, безошибочные — но почему-то вызывающие гомерический хохот, вроде: «Мужчина подошел к мерину».

Нота-бене. Я знаю, что скажу банальность, но до сих пор встречаются экземпляры из числа пишущей братии, которые всерьез считают, что «мерин», «конь» и «жеребец» — синонимы. Это покруче, чем считать синонимами «напарника» и «сменщика», гораздо покруче.