Борис Цирюльник - О стыде. Умереть, но не сказать

Умаление себя с целью уважать других превращает стыд в могучее средство социального контроля. Испытывая стыд, мы никогда не бываем одиноки, поскольку мучаемся догадками, как же мы выглядим в глазах других? Подобные молчаливые или плохо выразимые вслух межличностные связи объясняют перетекание чувств. Даже если другого на самом деле не существует, он остается в нашем воображении: «Отец гордился бы мной», — но одновременно нам в голову может прийти и такая мысль: «Если бы моя мать знала, что я делаю, она бы умерла со стыда». Если речь идет о стыде или чувстве вины, наша склонность к морали подвергает нас воображаемому суду.

История, разыгрываемая в нашем внутреннем фильме, подпитывается стыдом или гордостью — в зависимости от ценности, которые им сообщает культура, в которой мы существуем. Меня впечатляет смелость и искренность молодых немцев, пытавшихся понять, что именно произошло в их стране во время Второй мировой войны. Они интересуются этим, публикуют документы, участвуют в дебатах и оплачивают открытие музеев, куда ходят школьники.

И вместе с тем споры внутри семьи более проблематичны, нежели общественные. Молодые немцы узнали, что их страна пережила одну их самых больших катастроф в истории. Они с честью пытаются понять эту трагедию, но на внутрисемейном уровне эта отважная работа иногда превращается в обвинения, высказываемые в адрес собственных родителей или дедушек и бабушек, то есть в болезненный процесс.

Однажды я был приглашен в гости в прекрасный дом в Дамаске, где хозяйка — блондинка — угощала нас вином и пыталась объяснить, насколько она гордится нацистскими убеждениями своего отца. В школах Буэнос-Айреса нередки случаи, когда дети евреев, бежавших из Германии, учатся бок о бок с детьми нацистов, приехавших в Аргентину несколько лет спустя. Эти подростки вынуждены сбросить груз собственного прошлого. Они полагают, что все происходит так: «Отец, давший мне жизнь, совершал постыдные или достойные уважения поступки — в зависимости от того, что рассказывает нам наше окружение. Мы относимся к своему прошлому со стыдом или с гордостью — все зависит от культурных представлений. Стыд рождается не из голого факта — его порождает способ изложения». Событие, превозносимое культурой, внушает ребенку чувство гордости своей историей и одновременно тот же самый эпизод, обесцененный рассказами окружения, заставляет его стыдиться. Цыганам не стыдно быть кочующим народом. Они даже гордятся своей княжеской иерархией и моральным кодом, который не распространяется на gadjos , не-цыган. Многие иммигранты, ночевавшие на земле до того, как смогли ассимилироваться, студенты, работавшие старьевщиками, чтобы оплачивать учебу, почти стыдились того, что их называли грязными и некультурными. Несколько лет спустя, заняв достойное место в обществе, они испытывали гордость, когда слышали разговоры о том, как смело они преодолели обстоятельства [79] Хардер Д. У. Оценка стыда и чувства вины в межличностных связях и склонность к «стыду — чувству вины» в психопатологии. В кн.: Тэнгни Дж. П., Фишер К. У. Неловкие эмоции: психология стыда, чувства вины, смущения и гордости. Нью-Йорк: The Guildford Press, 1995, с. 368–392. . Факт меняется в зависимости от изменения смысла, который сообщают этому факту другие, — соответственно меняется и образ, который они примеряют на себя.

Чувство стыда и гордости — результат взаимодействия двух сюжетов: рассказа о себе и рассказа о том, как поступают с нами другие. Рассказы окружения не обязательно направлены на то, чтобы заставить нас молчать. Фраза здесь, молчание там, само течение событий, насмешка формируют словесную среду, в которой рана обретает смысл. В подобной вербальной оболочке можно замечательным образом «умереть, но не сказать» [80] Розенблюм Р. Можно ли умереть, но не сказать? — с. 113–139. и страдать от того, что не высказался.

Большое число мужчин оказывается запертыми между напряженностью сексуального влечения и боязнью женщин. Одинокие иммигранты и асоциалы не могут гордиться ни тем, что они есть, ни страной, откуда приехали. Они работают как проклятые, не выучив язык, не умея одеваться, не желая погружаться в чужую культуру, — и испытывают желания, которые не могут выразить. Остается обратиться к шлюхам! Однако, стыдясь самого себя, стыдящийся не умеет заявить о своем желании, он не отваживается хотя бы просто заговорить с проституткой. Он умрет от стыда, если кто-нибудь случайно услышит, как он уточняет цену на ее услуги. Профессионалки называют таких «голубками», потому что они не отваживаются защищаться, когда «самочки» щиплют их перья.