Array Коллектив авторов - Детский сад. Дебют в России. Книга о том, кем, каким образом и на каких основах было создано российское дошкольное воспитание

Каковы бы впрочем ни были способности Е. О. Гугеля, чтобы с честью и успехом исполнять инспекторское звание, он немного бы сделал, если б обстоятельства ему не благоприятствовали. Во-первых, как я уже заметил, начало тридцатых годов вообще было бойким временем для всякого рода преобразований, в особенности по воспитанию и обучению юношества; во-вторых, в начальниках своих, статс-секретаре Г. И. Вилламове, с одной стороны, и почётном опекуне Алексее Васильевиче Васильчикове, с другой, он находил для себя сильнейшую подпору. Спокойный и серьёзный по обыкновению, он в особенности был внимателен и предупредителен к наставникам и воспитателям, вполне и скоро поняв всю важность их значения в учебно-воспитательном заведении. Кто его понимал хорошо, тот ни на минуту не мог сомневаться, что если б поболее пожил этот благородный человек, он упрочил бы порядок и устройство в обоих этих заведениях. Место А. В. Васильчикова заменил граф Михаил Юрьевич Виельгорский и, как человек просвещённый и благонамеренный, не менее поощрял Гугеля и его сотрудников.

Всё это я привожу здесь для того, чтобы сказать, что без доверия и без надлежащей поддержки инспектор казённого учебного воспитательного заведения немного может сделать хорошего, как бы впрочем велики ни были и его способности, и его деятельность…

В общественных отношениях нашей русской жизни примечаются по большей части две крайности: или излишнее доверие к лицу, которое чем-либо распоряжается, или уже обратно – совершенное недоверие, которое парализует всякую деятельность. Как видите, это резкие вариации широко разыгрывающейся фантазии. Для человека совестливого, честного равно оскорбительно и то, и другое. По чувству законности, столь сильно действующему в каждой неиспорченной, благородной натуре, настолько скромной, чтобы дорожить одобрением и хорошим о себе мнением, открытое сознание другими справедливости и правильности её действий есть высшая награда, какую только она может ожидать, и какая вернее всего может возбудить её ещё к большей деятельности. Поэтому тот, кто жалуется на правильный и законный контроль или человек крайне неблагоразумный, или, ещё хуже, не чуждый грешков. Но контроль контролю разница. Невыносимо делается для вашего благородного самолюбия, без которого, скажем мимоходом, ничего и полезного для общества создать нельзя, когда с другой стороны по пятам вашим ходит чиновный сторож с гаремными привычками и даёт вам воздуху и простору столько, сколько ему хочется, а не сколько действительно требуют ваши здоровые лёгкие. Недоверие, говоря вообще, есть признак тупоумия или невежества, точно так, как безграничное доверие – признак лени и апатичного состояния душевных сил. Такие мысли невольно теснятся в голове и просятся наружу при воспоминании об Е. О. Гугеле: и то, и другое испытал он, и такие переходы также много потрясли эту могучую натуру.

Гатчинскому институту много вредила, равно как и трудам Гугеля, беспрестанная ломка этого заведения. Но сколько педагогическая опытность моя даёт мне право голоса, я бы умолял всех званных и незванных реформаторов не увлекаться слишком новизною и не позволять себе беспрестанно изменять порядок, утверждённый в заведении, и вообще поступать с ним так, как маленькие дети поступают с подаренною им игрушкою. Ничего не всходит без корня: посеяли, так ждите, пока ваше семя примется, возрастёт и принесёт плод свой. Уже одно устройство учебного заведения по строгим требованиям педагогики немаловажная вещь: это совсем не то, чтоб определить лиц на вакансии, созвать детей, нанять для них квартиру, купить мебель и книги, и потом после торжественного молебна об открытии, пыхтеть и кричать во всеуслышание о понесённых трудах и ожидать после того за них себе награды. Такое дело до того ничтожно, что может быть поручено всякому расторопному подрядчику. Оттого-то, может быть, наши учебные заведения так часто и хилеют, не успев возрасти, что на внешнее их устройство расходуется весь ум, всё знание и даже силы физические, так что когда должна начаться настоящая педагогическая деятельность, приходится уже предаться совершенному покою. Эта страсть наша не уметь выжидать, сколько нужно, и так гоняться за внешностью, как мы обыкновенно гоняемся, более всего отплачивается нам нашею отсталостью, хотя нам и кажется, что мы забегаем вперёд и упреждаем современность…

Гугель приготовлял себя к тому, чтобы быть полезным инспектором элементарного заведения, и он успел в течение четырёх лет довести его до желаемого состояния, как вдруг в 1834 году Институт обращается в среднее учебное заведение с усиленным гимназическим курсом. Гугель был превосходным элементарным инспектором, но для гимназии ему нужно было ещё подготовить себя. Такая перемена в образовании воспитанников Гатчинского института была для Гугеля сколько неожиданною, столько же тяжёлою. Ему самому пришлось приняться за новое учение, чтобы строго и успешно выполнить возложенную им на себя новую обузу. По вечерам я его иногда заставал за историей литературы того или другого языка, за математикой, за статистикой и проч., и на вопрос мой: к чему себя так разделять занятиями, получал от него ответ: «А как же я буду следить за преподаванием, если сам ничего не знаю?» И такова была сила его воли, что являясь в тот или другой класс, он, по крайней мере, на время и, кстати, не ронял своего звания. Можете вообразить, каких трудов могло это ему стоить!