Константин Душенко - Мастера афоризма. Мудрость и остроумие от Возрождения до наших дней

Католический поп шествует так, словно небо – его полная собственность; протестантский же, напротив, ходит так, будто небо он взял в аренду.

Книге необходимы сроки, как ребенку. Все наскоро, в несколько недель написанные книги возбуждают во мне известное предубеждение против автора. Порядочная женщина не производит ребенка на свет до истечения девятого месяца.

Когда-то я думал, что всего ужаснее женская неверность, и, чтобы выразиться как можно ужаснее, я называл женщин змеями. Но, увы! Теперь я знаю: самое ужасное – то, что они не совсем змеи; змеи ведь могут каждый год сбрасывать кожу и в новой коже молодеть.

Когда Богу на небе скучно, он открывает окно и смотрит на парижские бульвары.

Когда глаза критика отуманены слезами, его мнение немногого стоит.

Когда порок столь грандиозен, он меньше возмущает. Англичанка, стыдившаяся голых статуй, была менее шокирована при виде огромного Геркулеса: «При таких размерах вещи не кажутся мне такими уж неприличными».

Когда сходятся кухарки, они говорят о своих господах, а когда сходятся немецкие авторы, они говорят о своих издателях.

Когда уходят герои, на арену выступают клоуны.

Кого Юпитер хочет наказать, того он делает поэтом.

Красивые рифмы нередко служат костылями хромым мыслям.

Критики подобны привратникам перед входом на придворный бал: они могут пропустить достойных и задержать дурно одетых и не имеющих входного билета, но войти внутрь они не могут.

Легко прощать врагов, когда не имеешь достаточно ума, чтобы вредить им, и легко быть целомудренному человеку с прыщеватым носом.

Лессинг говорит: «Если Рафаэлю отрезать руки, он все же останется живописцем». Точно так же мы могли бы сказать: «Если господину ** отрезать голову, он все же остался бы живописцем», – он продолжал бы писать и без головы, и никто бы не заметил, что головы у него и вовсе нет.

Лесть является настоятельной потребностью красивых мужчин, специальность которых в том и заключается, что они красивые мужчины.

Любовь к свободе – цветок темницы, и только в тюрьме чувствуешь цену свободы.

Люди, ничем не примечательные, конечно, правы, проповедуя скромность. Им так легко осуществлять эту добродетель.

Мейербер бессмертен, то есть он будет таковым, пока жив.

Миссия немцев в Париже – уберечь меня от тоски по родине.

Моим девизом остается: искусство есть цель искусства, как любовь есть цель любви и даже как самая жизнь есть цель жизни.

Монотеизм – это минимум религии. Это столь малая доза, что ее уже невозможно уменьшить.

Мораль есть религия, перешедшая в нравы.

Мосье Колумб, откройте нам еще один Новый Свет! Мадемуазель Таис, сожгите нам еще один Персеполь! Мосье Иисус Христос, устройте так, чтобы вас еще раз распяли!

Музыка свадебного шествия всегда напоминает мне военный марш перед битвой.

Мы боремся не за человеческие права народа, но за божественные права человека.

Мы не властители, а слуги слова.

Мы понимаем развалины не ранее, чем сами становимся развалинами.

Наибольшего он достиг в невежестве.

Нам был предписан патриотизм, и мы стали патриотами, ибо мы делаем все, что нам приказывают наши государи.

Наше лето только выкрашенная в зеленый цвет зима.

Не будучи допущены ко всем остальным ремеслам, евреи поневоле стали самыми сметливыми купцами и банкирами. Их заставляли быть богатыми, а потом ненавидели за богатство.

Не будь у меня жены и попугая, я бы давно покончил с собой.

Не мы хватаем идею, идея хватает и гонит нас на арену, чтобы мы, как невольники-гладиаторы, сражались за нее. Так бывает со всяким истинным трибуном или апостолом.

Некая девушка решила: «Это, должно быть, очень богатый господин, раз он так безобразен». Публика рассуждает так же: «Это, должно быть, очень ученый человек, раз он такой скучный». Отсюда успех многих немцев в Париже.

Ни у одного народа вера в бессмертие не была так сильна, как у кельтов; у них можно было занимать деньги, с тем что возвратишь их в ином мире.