Степан Писахов - Я весь отдался северу (очерки)

Савельич, довольный, ухмыльнулся, бородой прикрылся, будто лицо свое утирает, – видать, удовольствие лишнее спрятать хочет. Как же, подумайте-ка, сам Николаич зовет сказку сказывать – это большая честь!

– Ну-к, што ж, язык-то свой. Я буду молоть, а вы слушайте. Коли у Пушкина про попа, дак и от нас попу уваженье. Как парень к попу в работники нанялся… "Нанялся это парень к попу в работники и говорит: – Поп, дай мне денег вперед хоть за месяц. – На што тебе деньги? – это поп говорит. Парень отвечат:

– Сам понимать, каково житье без копейки. Поп согласился:

– Верно твое слово, како житье без копейки. Дал поп своему работнику деньги вперед за месяц и посылат на работу. Дело было в утрях. Парень попу: – Што ты, поп, где видано не евши на работу иттить! Парня накормили и опять гонят на работу. Парень и говорит:

– Поевши-то на работу?

– Да я себе брюхо испорчу. Теперича надобно полежать, пусть пишша на место уляжется.

Спал парень до обеда. Поп на работу посылать стал. – На работу? Без обеда? Ну, нет, коли время обеденно пришло, дак обедать сади!

Отобедал парень, а поп опять на работу гонит. Парень попу толком объяснят:

– Кто же после обеда работат? Уж тако завсегдашно правило заведено – тако положение: опосля обеда – отдыхать.

Лег парень и до потемни спал. Поп будит:

– Хошь теперича иди поработай.

– На ночь-то глядя? Посмотри-кось: люди добры за ужну садятся да спать валятся, то и мне надеть.

Парень поел, до утра храпел. Утром наелся, ушел в поле, там спал до полден. Пришел, пообедал и опять в поле спать. Спал до вечера и паужну проспал. К ужину явился, наелся. Поп и говорит:

– Парень, што ты севодня ничево не наработал? – Ах, Поп, поглядел я на работу: и завтра ее не переделать, и послезавтра не переделать, а сегодня и приниматься не стоит!

Поп весь осердился, парня вон гонит: – Мне еково работника не надобно. Уходи от меня! – Нет, поп, я хошь и за дешево нанялся, да деньги взял вперед за месяц. Я месяц и буду жить у тебя. Коли очень погонишь – я, пожалуй, уйду, ежели хлеба дашь ден на десять".

Артель так грохнула смехом, что чайки, нырявшие за рыбками, шарахнулись в сторону. Хохот далеко разнесся в светлой тишине по гладкой воде. Эхо в горах повторило его.

– Мастак, Савельич! Дак говорит парень – «Месяц жить буду так!»

И снова смех бородатых ребят.

Николаич оглянул курящих:

– Вы каку бумагу прирвали на цигарки?

Ответил скорый Варламка:

– Мы, дяинька, Троицки лиски рвали ["Троицкий листок объявлений" выходил в г. Троицке в 1908 г., позже – под названием «Троицкий вестник»], очень подходяче и душепользительно, и махорка хорошо тянется.

А том сочинений Пушкина Николаич разгладил рукой, наслаждаясь обладанием этой книги, и передал Варламке:

– Ну, пострел, унеси, положи ко мне в изголовье, да смотри, ежели ишшо…

Варламка досказать не дал:

– Дяинька, да я, да Пушкина… Да штоб прирвать? Пушкина? Ни в жизнь!

О.Э. Озаровская рассказывала о встречах с неграмотными пушкинистами на Пинеге. Пришла О.Э. Озаровская в избу к крестьянину-бедняку, – крестьянин, зная ее, поднялся навстречу и, указывая на беспорядок в избе, сказал:

– Извините, Ольга Эрастовна. Не прибраны «пожитки бедной нищеты».

В гостях у О.Э. этот же крестьянин отказывался от чаю:

– Боюсь, «как бы брусничная вода мне не наделала вреда», – как сказал Александр Сергеевич Пушкин.

О.Э. все-таки подала стакан чаю и спросила:

– Вы много Пушкина читали?

– Я неграмотный, где мне читать, а вот брат у меня грамотной, дак он наизусть без запинки отчеканивает и «Медново всадника», и «Евгения Онегина» и много знат стихов Александра Сергеича Пушкина, а я с голоса заучиваю.

Озаровская рассказывала мне, как была свидетельницей подготовки спектакля под открытым небом. Крестьяне одной из деревень на Пинеге готовили «Русалку». Выбрали подходящее место у мельницы. Руководил подготовкой студент, приехавший в родную деревню на каникулы (это было после 1920 года). Озаровская уехала накануне спектакля. Боялась, что река обмелеет, а пароход последний, придется ехать на лошадях. Хотелось сказать ей сердито: «Хотя бы пешком!» Лишить себя такой радости! «Русалка» под открытым небом, в светлую северную начь, в исполнении крестьян, из которых едва ли кто бывал в театре!..

Пушкина крестьяне знали даже в условиях прошлого темного времени.

Теперь и среди колхозников Северного края, и среди зимовщиков Новой Земли, и всей Арктики, как и по всему СССР, А.С. Пушкина будут знать полнее, шире, любовь к нему, издавна живущая в народе, вспыхнет еще ярче в нашу эпоху.