Андре Конт-Спонвиль - Философский словарь

Есть еще такая вещь, как абстрактная живопись. Это живопись, отказывающаяся от изображения конкретных предметов. В самом этом отказе уже присутствует доля необходимости: воспроизведение всегда означает выбор, преображение, разделение, приближение, упрощение, одним словом – необходимость абстрагироваться. Всякое изображение хоть в чем-то абстрактно, но не вопреки своей изобразительности, а именно благодаря ей. Лишь отказывающаяся от изображения конкретных предметов живопись могла бы претендовать на звание конкретной – ведь ее ничто не отделяет от объекта имитации или воспроизведения. Что может быть конкретнее цветового пятна на холсте? И если такую живопись называют абстрактной, то лишь потому, что она производит впечатление отделенности от реального мира, что, разумеется, не более чем иллюзия; истина же в том, что подобная живопись составляет часть реального мира и действительно отказывается от его имитации. Таким образом, получается нечто вроде двойной абстракции, отделяющей живопись от любого внешнего объекта, оставляющей ее наедине с собой или с духом. Здесь, возможно, живопись уподобляется тому, как если бы какой-нибудь философ захотел вдруг нарисовать свою концепцию мира…

Не отсутствие смысла. Например, слово «затмение» ничего не означает, но ничего абсурдного в нем нет. И наоборот, то или иное высказывание может быть абсурдным лишь при условии, что оно что-то означает. Воспользуемся несколькими традиционными примерами. «На горе без долин, возле квадратного круга, бурно спали бесцветные зеленые мысли». Разве можно сказать, что это высказывание ничего не значит? Нет, потому что мы понимаем: в этих словах есть нечто не поддающееся осмыслению, нечто такое, что совершенно невозможно себе представить. Поэтому будем считать это высказывание абсурдным, в отличие от такого, например, с позволения сказать, высказывания: «Глокая куздра штеко будланула бокра» (9). Абсурд есть скорее нелепость, чем отсутствие точного значения. Не отсутствие смысла, а его инверсия, самоотрицание, саморазрушение, своего рода внутренний взрыв. Абсурдно то, что противоречит здравому смыслу или расхожей истине, т. е. противно тривиальному разуму, логике или человечности. В этом – одна из причин того, что абсурд породил весьма своеобразную поэзию сюрреализма, одно время, несмотря на свой бредовый, с явной сумасшедшинкой характер, чаровавшую многих и многих. Тем же самым объясняется, почему абсурд играет главную роль в юморе особого рода, прискучившем незначительностью. Возьмем для примера такие фигуры, как Вуди Аллен (10) и Пьер Дак (11). То, что они говорят, не бессмыслица, а выражение парадоксального, внутренне противоречивого смысла, который невозможно полностью осмыслить и принять. «Вечность, – утверждает, например, Вуди Аллен, – это очень долго, особенно к концу». Притом, что как раз конца-то у вечности нет и быть не может. Или такое заявление Пьера Дака: «Есть три вечных вопроса, ответа на которые никто не знает. Кто мы? Откуда мы? Куда мы идем? Что касается лично меня, то я всегда отвечаю на них так: “Я это я, я пришел из дома и сейчас возвращаюсь туда же”». Разве он ответил на «проклятые» вопросы? Вроде бы ответил, но… совершенно выхолостив их смысл. Абсурд не всегда сводим к юмору и далеко не всегда смешон, да и не всякий юмор построен на абсурде. Общее в абсурде и юморе – отрицание здравого смысла, трезвой рассудительности. И выглядит это порой смешно, а порой и страшно.

Абсурден ли мир? Он был бы абсурден, если бы имел смысл, отличный от нашего. Абсурд, считал Камю, рождается из сравнения двух и больше не сравнимых, взаимоотрицающих, антиномичных или противоречащих друг другу понятий, и «чем шире разрыв между членами сравнения, тем выше степень абсурда». И Камю приводит такой пример: «Если я вижу, как солдат с одной саблей или шашкой бросается на пулеметы, я скажу, что его действия абсурдны. Но они абсурдны лишь в силу диспропорции между его намерением и тем, что ждет его в реальности, абсурдны в силу очевидного противоречия между его реальными силами и поставленной им перед собой целью». Не существует абсурда как такового, абсурда в себе, т. е. абсолютного абсурда. «Абсурд по сути своей есть разлад. Ни в одном, ни в другом из сравниваемых элементов ничего абсурдного нет. Он рождается от их столкновения». Так что мир не абсурден. Как объясняет «Миф о Сизифе», абсурд заключается в «конфронтации человеческого зова и безмозглого молчания мира». Мир не имеет смысла, но это делает его абсурдным лишь для нас, ищущих смысл. Поэтому абсурд это «пункт отправления», а вовсе не «пункт прибытия». Для того, кто сумеет принять этот мир с его молчанием и безразличием, в его простой и чистой реальности, он перестанет быть абсурдным. Но не потому, что в нем отыщется какой-то смысл, а потому что отсутствие в нем смысла перестанет ощущаться как нехватка. В этом высшая мудрость повести Камю «Посторонний»: «Лишенный надежды, стоял я среди ночи, полной знаков и звезд, впервые открываясь нежному безразличию мира. Ощущая его таким по-братски похожим на меня, я наконец-то почувствовал, как счастлив был раньше, как счастлив теперь…» Трудно лучше объяснить, что такое абсурд. Не отсутствие смысла, но крушение смысла, его нехватка. Тогда мудрость – это полное приятие, и не смысла, а своего присутствия в мире.