Арсенал-коллекция, 2012 №05 (5)

Стоит отметить еще и тот факт, что только Аргентина в межвоенный период пополнила свой флот новейшими на тот момент кораблями крейсерского класса, тогда как ее соседи по разным причинам до начала 1950-х годов так и не обзавелись современными крейсерами. «Альмиранте Браун» и «Вентесинко де Майо» долгие годы не просто блистали в южноамериканских водах своей элегантностью и неповторимостью силуэта. Хотя они и обладали набором недостатков, свойственных итальянской кораблестроительной школе (слабость корпуса, недостаточная надежность механизмов, перегруженность вооружением и оборудованием), тем не менее позволили военно-морским силам Аргентины выйти на качественно новый уровень и на целых два десятилетия обеспечили им решительное превосходство над флотами основных потенциальных противников — Бразилии и Чили.

Видимо, именно это и притягивает к данным кораблям внимание людей, интересующихся историей флота и кораблестроения, и, как следствие, дает нам надежду на то, что в будущем мы получим о них гораздо больше информации, чем имеем сейчас. Так что два аргентинских «итальянца» по-прежнему ждут своих исследователей и продолжают оставаться для нас изящной и по-своему неповторимой загадкой южных морей.

Автор благодарит за помощь в работе над статьей Игоря Белоконь и Светлану Приходченко. Особая благодарность сотруднику военно-морского музея в Буэнос-Айресе Хорхе Норберто Виго за любезно предоставленные автору чертежи.

Редакция выражает благодарность Максиму Князеву за помощь в подготовке материала к публикации.

Мороз Иван Константинович

Я родился 6 марта 1922 года, в Днепропетровской области, село Большая Костромка — это примерно посередине между Днепропетровском и Херсоном. После окончания семилетки приехал в Херсон, где поступил в техникум сельскохозяйственного машиностроения. Два года проучился, а потом началась война — сперва наши войска освободили Бессарабию, потом началась Финская война.

Страна перед войной уже шумела, из техникума многих направили в военные училища и я вернулся домой. Отец мой увидел, что я без дела, и отправил меня в 10-й класс. Я 2 месяца проучился, из Кривого Рога приехали инструктора, набирали в аэроклуб. Из Костромки мы вдвоем с другом в него поступили и в мае 1941 года окончили его. После окончания клуба мы направились в Чугуевскую школу, я поступил, а мой друг не прошел, воспаление среднего уха.

25 мая мы приехали в Чугуев, а 22 июня началась война. Сразу посты, наблюдения. Немец на Харьков летал, нам было видно, как сбивали их. Как попадет снаряд, так... А примерно через два месяца после начала войны вся школы была эвакуирована. Мы пешком прошли от Чугуева до воронежского Калача, где нас погрузили на эшелон и через Ростов, Махачкалу, Баку, Красноводск привезли в Чимкент. В Чимкенте я сначала обучался на И-15, а потом на ЛаГГ-3. В конце 1942 года меня направили на фронт.

Меня направили в 721-й истребительный полк 15-й воздушной армии, но весной 1943 года армия была потрепана и отведена на переформирование, а на смену ей из-под Сталинграда пришла 16-я воздушная армия. Наша дивизия вошла в состав 16-й воздушной армии и в ее составе участвовала в Курской битве.

Первоначально у нас в полку были ЛаГГ-3, а когда нас передали в 16-ю армию, нам дали Ла-5. Наш полк был направлен в Данково и вот там мы, наверное, месяц переучивались.

В основном наш 721-й полк выполнял какие задачи? Наша первая и вторая эскадрильи на сопровождение штурмовиков. Третья эскадрилья — разведка. И вот до самого конца войны так мы и работали. У меня из 210 боевых вылетов, 115 на сопровождение штурмовиков, 30 — на сопровождение бомбардировщиков, 30 — на прикрытие войск, свободная охота.

Ведущим у меня Александр Сергеевич Кобисской был. Пол войны я с ним пролетал, а вторую половину уже сам ведущим был.

Помню первые боевые вылеты. Кобисской водил нас на облет фронта, на высоте 2000. Он командиром звена был, но водил эскадрилью за комэска. Комэском у нас Окунев был, он был ранен, и не все осколки удалили, так что он часто лежал в госпитале, как рана забеспокоит. Он мало летал, и вся тяжесть была на Кобисском.

В первом вылете, я помню, шарахался от зениток. Рядом снаряд взорвался, а в воздухе сложно понять — 100 или 200 метров, и у меня инстинкт. А когда прилетели, Кобисской говорит: «Что ты шарахаешься?! Тот снаряд, который для тебя предназначен, ты не увидишь, как он взорвется».