Михаил Роттер - Взрослые сказки о Гун-Фу. Часть II - Тай-Цзи-Цюань

– И со мной может произойти так же?

– Если будешь заниматься со мной, то никогда! – отрезал Мо. – Если же бросишь на половине пути, то почти наверняка. Конечно, ты сможешь снова восстановить свое прежнее Гун-Фу, но это будет непросто, тем более что ты не становишься моложе, а твоя техника все-таки больше предназначена для молодых и сильных людей. Моя же, – Мо самодовольно погладил себя по животу, – для взрослых и умных. В этом случае возраст и сила уже не имеют никакого значения. Так что решай. Есть два пути: или ты опустошаешь чашку (это, кстати, не будет просто, ибо ты привык к жесткой силе, которая прочно вбита в тебя с раннего детства), забываешь большую часть того, чему тебя учили, и следуешь за мной до конца, или остаешься таким, как ты есть. А третьего – начать, а затем бросить – не дано. Выбирай.

На самом деле я все уже решил. Я давно понял, что на том пути, которым я шел раньше, все возможности совершенствования мастерства для меня уже были исчерпаны. Вся моя школа была основана на скорости и силе. Быстрее и сильнее я стать уже не мог, наоборот, с годами сила уходила. И хотя я был далеко не стар (немного за тридцать), дыхание становилось уже не то. Понятно было, что дальше будет еще хуже, тем более что бросать курить я не собирался. А вот Мо… В его годы он мог сделать со мной все, что угодно. И при этом ни его возраст, ни мое мастерство не были для него помехой.

Поэтому я ответил легко и сразу:

– Я все решил и был бы очень вам признателен, если бы вы взялись обучать меня. На половине пути не брошу. Точно!

Важно кивнув, Мо неожиданно сменил тему:

– Итак, чаю я попил, в ученики тебя принял и теперь хочу тебя спросить, как ты чувствуешь себя снова в роли ученика?

Я в этой роли себя пока никак не чувствовал, о чем и сообщил Мо.

– Само собой, – охотно согласился он, – я же тебя еще не начинал учить. Поэтому не будем откладывать такое хорошее дело.

– А как же ваш чай, учитель? – показал я на недопитую чашку. Мне было просто интересно, сколько он может выпить чаю, но спросить «в лоб» было как-то неудобно.

– Чай не помеха, – радостно сообщил Мо. – Занятие у нас сегодня будет «разговорное», так что будем беседовать (точнее, беседовать буду я, а ты будешь слушать) и пить чай. И еще, запомни сразу: все, что я тебе буду говорить, ты будешь записывать и зарисовывать.

– Но я сроду ничего не записывал на занятиях, просто делал все многие сотни раз, и то, что нужно, запоминалось навсегда. А рисовать я вообще не умею.

– Не умеешь – это хорошо, будет повод научиться, тебе сейчас снова много чему придется учиться Тем более никто от тебя высокохудожественных произведений не требует, в музей изобразительного искусства их все равно не возьмут. Будешь рисовать простенькие схемки, важно, чтобы тебе они были понятны. А вот насчет «сроду ничего не записывал на занятиях»… Тут дело значительно серьезнее. Твое новое обучение потребует полного переосмысления всего того, что ты знал о воинском искусстве. Я бы даже сказал, изменения ума. Так почему бы тебе не начать изменять свой ум с того, чтобы начать записывать на занятиях? Раньше не записывал, а теперь ум изменился и ты стал записывать.

– А зачем вообще записывать? Ведь я и так все прекрасно запоминаю!

– Э, мой дорогой. Во-первых, я не собираюсь тратить свое бесценное время впустую. Вот представь себе: учитель Мо уехал, заболел, умер, в конце концов. А ты все забыл и спросить тебе не у кого. И все, пропало драгоценное знание, пропало мое драгоценное время, ушедшее на занятия с тобой. А во-вторых, теперь все станет сложнее, причем весьма заметно. И запоминать придется намного больше и обдумывать изученное тоже. Наверняка тебе и раньше говорили о важности ума в боевом искусстве.

– Еще как говорили, – усмехнулся я. – Учитель Ван своими разговорами про ум мне дырку пробил в том самом месте, где ум хранится, – постучал я себя по лбу.

– Вот-вот, – подхватил Мо, – так оно и есть. Точнее, так оно было раньше. А теперь я тебе скажу иначе: ум не важен в воинском искусстве, он сам и есть воинское искусство. Вот скажи-ка мне, в каком месте у человека находится воинское искусство?

Тут я задумался: более идиотского вопроса я не слыхал. Как это: «в каком месте у человека находится воинское искусство?»

Видя, что я нахожусь в замешательстве, Мо решил помочь мне:

– Ну где в руках, в ногах, в животе, еще где-нибудь?

Само собой, было понятно, что ни в каком из этих мест никакое искусство, хоть воинское, хоть не воинское, находиться не может. Я усердно изучал анатомию в мединституте и точно знал, что специального места для хранения воинского искусства в теле не предусмотрено. Неожиданно до меня дошло, что Мо имел в виду, и я твердо ответил: