Егор Горд: Взрыв мышления [litres]

Почему так тяжело дышать?

Я начал экономить каждый вдох. Медленный вдох. Задержка дыхания. Медленный выдох. Мое сердце стало часто биться. То ли от страха. То ли от нехватки кислорода. Господи, хоть бы от страха, а не от нехватки кислорода!

Какие замечательные выходные. Какая тишина. И почему так тяжело дышать? Как долго тянется время. Как долго тянется время. Кричать или подождать? Почему так тяжело…

Высунув кончик языка и слегка прикусив его зубами, я строчил на швейной машинке свое сердце, обливая свою серую жизнь горькими слезами. Я зашивал раненное и разбитое сердце в полной темноте и смеялся сквозь слезы. Тихо, чтобы не разбудить каждое биение.

Вы пробовали когда-нибудь с прикушенным языком улыбаться и плакать одновременно?

Я плакал от боли и смеялся от счастья. От радости, что у меня есть нитки. Разные! Красные, белые, черные. Зеленые. От того, что рубцы на сердце будут мне напоминать о том, что я все еще дышу. Что в полной темноте есть небольшой свет небольшого туннеля, который мне, вероятно, нужно преодолеть по-пластунски.

По крайней мере в этом сыром туннеле я буду смеяться. И если ты меня не дождешься там, где свет, то найдешь внутри с застывшей улыбкой. И с высунутым прикушенным языком.

Я не слышал, как меня откапывали. Не слышал, как отрывали крышку гроба. Я потерял сознание. То ли от страха. То ли от нехватки кислорода. По-моему, мы переборщили с глубиной ямы. Теперь я точноне знаю, можно ли доверять этим парням и точнознаю, что они странные.

Я был настолько счастлив в тот день, что хотел обнять свой дом, но у меня не такие длинные руки, чтобы обнять высотку. Поэтому я просто прислонился к нему лбом. Твою мать, как же круто жить!

Я стоял на напольных весах, и они показывали цифру 100. Охуеть и не встать!

100 кг! Это начало меня беспокоить и тревожить. Я слез с этих проклятых весов и задумчиво уставился на прекрасный вид из окна 13 этажа. Хотелось чем-то отвлечься, развлечься и убежать от действительности, поэтому моя рука потянулась к печенью.

Когда я покончил с печеньем, то полностью разделся и встал перед зеркалом. У твоего сына отец – жирный ублюдок, сказало мне зеркало вслух. Мне явно не нравилось то, что видел перед собой, у меня висели бока, у меня был натянутый живот, и я принял очередное, наверное сотое решение: что-то поменять в своей жизни. Я уже заранее знал, что из этого решения ни черта не выйдет. О, как же мне нравится принимать такие решения. Вроде как попытку сделал…

Поэтому ноги вновь привели меня в полумрак кухни, и я пустыми глазами смотрел на пустой пакет, в котором уже не было никакого печенья. Тогда моя сильная воля понесла ноги в ближайший супермаркет, чтобы купить себе еще что-нибудь сладкое.

Мой мозг щедро сеял оправдания, что у меня широкая кость, что я всегда смогу сбросить вес – зная, что это грязная ложь самому себе. Я долго держал цифру 96 килограмм, но сотка – это уже никуда не идет. И вот перед полками с печеньем от великого множества производителей, которые бережно предоставили мне большой выбор, началась осознанная война в моей голове.

Ангел пел мне ласковым голосом: «Купи себе печенья, оно вкусное и ничего плохого в том, что ты его съешь, не будет. Ведь его едят все. Оглянись вокруг себя. Видишь, вон, мама покупает ребенку, а вон старушка покупает себе. А вон тот мужчина, он тоже их покупает. Все в порядке. Посмотри на их состав. Там ничего плохого нет!»

Тут в разговор вмешался демон: «Ладно. Бери это печенье. Но возьми его много. Возьми столько, сколько сможешь унести. Придя домой, сожри его все. Набей себя им, давись им до блевотины, и твой ангел будет счастлив».

Что я и сделал, а именно купил несколько килограмм печенья. Пришел домой и начал его есть. Я ел, не останавливаясь и не отвлекаясь ни на что. Я ел и ел. Все лицо мое было в крошках, вокруг меня были крошки, я был одержим печеньем и начал им давиться.

Я ел до тех пор, пока ноги не понесли меня в туалет, где меня вырвало. В этот момент я ненавидел печенье и еду в целом.

Ангел мне говорил, чтобы я больше не ел, а демон-искуситель подталкивал, чтобы я съел еще парочку. И вернувшись на кухню, я снова принялся есть. Куски сахарного печенья не хотели больше попадать в мой организм, но я ел и запивал их сладким чаем. Очень сладким чаем. Жирного ублюдка отца моего сына вырвало еще раз.

Вечером я плохо себя чувствовал как физически, так и морально. Мне отвратительна была любая еда, о ней даже думать не мог. Мне отвратителен был жирный отец моего сына. Ведь мой жир – это следствие моей слабости, а не силы. И если кто-то копит в себе силу, то получается, я копил в себе слабость. Жир – это слабость.