Илья Беляев - Острие Кунты. Путь русского мистика

Мне было не по себе не только от темы их разговора. Жутковатая ночная обстановка явно сгущалась. Облик Наны, Тошино бредовое предложение, вся атмосфера этой квартиры создавали у меня впечатление, что я влипаю в какую-то дьявольскую историю, от которой лучше было бы держаться подальше. С другой стороны, меня как будто приклеили к стулу, и я не мог сойти с места. Что-то меня во всем этом завораживало и притягивало, и отделаться от этого наваждения было непросто.

Наконец, я встал и прошел из кухни в комнату, где лег на диван, пытаясь собраться с мыслями. Интуитивно я чувствовал, что Тоша прав. Невозможно ничего получить, не отдав что-то взамен. Но он требовал меня всего с потрохами, не предоставляя никакой возможности проверки. Дело было вовсе не в том, что я так уж дорожил собственной личностью, скорее, она мне надоела. И все же я должен был каким-то образом Тошу испытать. Проблема заключалась в том, что я понятия не имел, как это сделать. Я закрыл глаза, и во время недолгого забытья мне вспомнилась одна старая индийская легенда.

Давным-давно жила в Индии женщина по имени Лакшми. Случилось так, что она овдовела. В Индии существовал обычай, называемый сати, согласно которому вдова должна совершить самоубийство, бросившись в погребальный костер мужа. Если она этого не делала, она становилась изгоем, была всеми презираема и обычно заканчивала свой век вдали от людей. Именно это и случилось с Лакшми. Она не исполнила древний обычай не потому, что боялась мучительной смерти, но потому, что еще в юности дала себе обет, что не умрет, пока не встретит своего гуру. Огненное желание ее сердца дало ей силы пережить позор и изгнание. Лакшми отыскала заброшенную хижину на краю большой дороги и поселилась в ней. По дороге проходило много разного народа, люди всех каст и сословий, и среди них — бродячие аскеты, называемые садху. Целыми днями Лакшми просиживала у хижины и, глядя на дорогу, всматривалась в лица проходящих мимо садху в надежде, что когда-нибудь она увидит и узнает своего гуру, который утолит ее жажду Божественного. В Индии было принято оставлять пищу для проходящих садху на специальной полочке снаружи дома. Еду оставляли с вечера, чтобы странники могли подобрать ее рано утром, подкрепиться и отправиться дальше в своем странствии к Богу. Из года в год Лакшми делилась своими скудными припасами с бродячими искателями истины. Она решила, что когда придет время и появится ее гуру, то она испытает его, предложив ему отравленную пищу. Однако время шло, а гуру не появлялся. Ни разу сердце Лакшми не подсказало ей подвергнуть кого-либо испытанию.

Но однажды рано утром она увидела приближающегося садху и почувствовала, что это тот, кого она ждет, все эти годы. Лакшми проворно положила немного отравленного риса и фруктов на полку и, спрятавшись в хижине, выглянула в маленькое окошко. Садху подобрал еду, прочитал мантру, съел все без остатка и двинулся дальше, целый и невредимый.

Лакшми выскочила из хижины, догнала садху и упала на колени, умоляя его стать ее учителем. Он взглянул на нее и сказал, что не может этого сделать, поскольку Лакшми не исполнила обычая сати. В отчаянии Лакшми спросила садху, может ли она чем-то искупить свою вину. "Разведи костер и исполни свой долг", — был его ответ. Ей ничего не оставалось, как повиноваться. Единственным утешением Лакшми было то, что Бог услышал ее молитвы и хотя бы перед смертью она увидела лицо своего гуру. Она развела огромный костер за своей хижиной и прыгнула в него. Но огонь не тронул ее; он становился все меньше и меньше и вскоре угас совсем.

"Теперь можешь идти за мной", — произнес садху и тронулся в путь. Лакшми последовала за ним, и дорога поглотила их.

Когда я вернулся на кухню, Нана собиралась уходить. Посмотрев на нее, я почувствовал, что у меня больше нет к ней ни страха, ни неприязни, и она вовсе не была такой уродливой, как показалась мне сначала.

— Приятно было познакомиться, — обратился я к ней.

— Взаимно. Надеюсь, мы скоро еще увидимся, — ответила Нана, подмигнув. Когда она ушла, я понял, как испытать Тошу.

Ищи страх. Он сторожит границы той крошечной части твоего я, которая тебе известна. Разбудив страх, помни: здесь начинается новая земля.

Я сел на свое прежнее место на кухне напротив Тоши, и мы продолжили.

— Я бы хотел, чтобы ты объяснил мне один случай, приключившийся со мной лет восемь назад. Возможно, ты с ним разберешься. Кого бы я ни спрашивал, никто ничего не знает.