Борис Аров - Йога. Теория и практика.

Какие-то внутренние створки нашего сердца раскрываются в момент сочувствия, и мы ощущаем единство с другим сердцем, с другой душой, независимо ни от каких ограничений, религиозных, национальных или иных. Мы сближаемся с самым далеким, с самым, может быть, враждебно настроенным и в мгновенном экстазе единства видим, что тот, кто за минуту до этого был нашим врагом, в действительности такой же, как и мы сами, так же чувствует удовольствие и боль, так же ощущает радость бытия или проклятие бедности, так же ищет для себя немного счастья и не хочет расстаться с самым жалким существованием, которое называется жизнью. Это мимолетное проникновение в душу чужого для нас, но ставшего на мгновение близким, подобного нам существа и есть основание всякой нравственности, всякой любви. Это то, что выражено словами: «Возлюби ближнего твоего, как самого себя».

Веданта идет еще дальше. Она указывает, что это не только идеал нравственности, но что иного взаимоотношения между отдельными существами и не может быть.

В упомянутых уже нами Упанишадах вы найдете беседу мудреца Джаджнавалкья с его женой Майтрейей, где он говорит: «Никто, о возлюбленная, не любит мужа, жену или кого бы то ни было ради их самих, но ради самого себя, т. е. Атмы (по-санскритски это значить «я сам», мое «Истинное Я»), который во всех».

И когда мы проникаемся сознанием, что во всякой любви проявляется сам Брахман (Бог), который, как мы видели, есть наше «Истинное Я», тогда, и только тогда, мы понимаем, в чем заключается истинное основание всякой нравственности.

Может ли тогда ютиться самая жалкая тень злобы, недоброжелательства и безнравственности в сердце того, кто во всех существах видит и чувствует свое «Истинное Я»? Всем служить, всем расточать любовь и всех почитать легче, зная, что каждый есть Храм Духа Господа, который заключен и в тебе?

В чем же выражается эгоизм и опасность вытекающая из него в Йоговской философии? Ведь эгоизм есть сужение «я», низведение Бога до степени пресмыкающегося червя, считающего полоску земли, по которой он ползает, и крохи, которые он добывает и хочет удержать для себя одного, верхом достижения и высшей жизнью. Истина, напротив, в расширении Я до пределов Истинного Я, в сиянии которого все низменное и себялюбивое меркнет навсегда. Такой человек, в котором его маленькое «я» умерло и на его месте стоит Бог, становится двигателем мира. Вся Вселенная преображается для него. Все болезненное и жалкое уйдет, всякая борьба прекратится и исчезнет, и вместо темницы, в которой мы ежечасно боремся и соперничаем из-за крошки хлеба, этот мир станет для нас местом для игр. Если все человечество сегодня осуществит лишь частицу этой великой истины, вид всего мира изменится, и вместо ссор и побоищ воцарится царство мира.

…Боги будут жить тогда на земле, и эта самая земля станет небом. Какое же зло может появиться там, где боги играют с богами, боги трудятся с богами и боги же любят богов?

Этот идеал единства, таким образом, не только не имеет ничего общего с эгоизмом, но, напротив, есть единственно неэгоистическая, единственно всеобъемлющая форма, в которую можно облечь истинную этику, философию и религию. Всякая иная дуалистическая концепция, в большей или меньшей ее степени, таит в себе зародыш эгоизма и ограничения.

Веданта же не отвергает ни одной религиозной системы, ни одной формы Богопочитания, а считает их все частями, ступенями Единой истины и лишь указывает путь к их объединению.

Однако мы привыкли с детства ко всевозможным рамкам, разграничивающим людей на национальности, касты, вероисповедания и их ритуалы. И когда нам говорят, что религия должна быть направлена к одной единственной цели — к познанию всеединства, без принятия которого все эти ограничения и ступени не имеют смысла, мы робеем и начинаем говорить об эгоизме и возникновении зла.

Живой Господь внутри вас, и все же мы продолжаем строить церкви и храмы и верить во всякого рода воображаемую бессмыслицу. Единственный Бог для поклонения — это человеческая душа в человеческом теле. Все живое, конечно, — это храм Божий, но для человека — человек высочайший из храмов.

Если я не могу молиться в этом храме, то никакой другой храм не принесет никакой пользы. В ту же минуту, когда я пойму, что Бог обитает в храме каждой человеческой души, в то мгновение, когда я с благоговением преклонюсь перед каждым человеческим существом и увижу в нем Бога, в это мгновение я сброшу цепи; всё, что связывало меня, исчезнет, и я почувствую, что свободен.