Карл Ренц: ПРОСВЕТЛЕНИЕ И ДРУГИЕ ЗАБЛУЖДЕНИЯ

Нет уж, спасибо! Хватит с меня Карла Ренца! Я понял это через двадцать минут, послушав его речи. Вместе с Кристианом Сальвезеном мы посещали тогда сатсанги различных учителей для нашей совместной книги «Пробужденные приходят». В самом завершении нам порекомендовали Карла Ренца. Мол, нам надо бы включить его в книгу. У него был опыт просветления. У него было прозрение во что-то, во что не было про­зрения у нас. И в различных городах у него преданная публика.

При первой встрече мне показалось, что этот чело­век лично для меня ни на что не годился. Он слишком много говорил и не был склонен к медитативным ту­зам. Он не смотрел долгим проникающим взглядом и не создавал никакой духовной атмосферы. Он сизел, как инструктор семинара, без цветов, без свечей, без фотографии какого-либо гуру, вообще без хотя бы ка­кого-нибудь символа духовности. Я-то знавал других учителей сатсангов! Учителей с магнетической аурой. Таких, которые вначале долго сидели безмолвно, за­крыв глаза, пока недвижимость не заполняла собой все помещение. Учителей, которые смотрели глубоко в душу вопрошающих. «Святых», каждое слово которых было на вес золота. Их окружали музыка, цветы, бла­говония и образы великих учителей.

Ничего подобного в случае Карла Ренца. Никакого благоговения. Никакой особой атмосферы. Ничего медитативного. Хуже: он был даже анти-медитативен! Я медитировал двадцать лет, каждое утро, каждый ве­чер. Этот же парень, не долго думая, объявил мою практику совершенно бесполезной! Стерли и забыли! И дальше в том же духе. Всякий путь — заблуждение, всякое усилие — бесполезно, всякий поиск — безна­дежный случай. Так он говорил. Многие из слушате­лей, очевидно, своего рода абонементная публика, яв­но веселились. Я обрадовался, когда беседа закончи­лась. Но затем я почувствовал кайф. Кайф прямо на улице. По пути домой. Все еще продолжал чувствовать в квартире. И на следующий День. Словно бы во время беседы я получил незаконную таблетку счастья. Инъ­екцию беззаботности. Или же сильнодействующее средство для расслабления. Это было странно. Должно быть, что-то произошло по ту сторону речи.

Чтобы убедиться в этом, я снова отправился туда. А потом еще раз. И с тех пор я по возможности не про­пускаю ни одной беседы, когда этот человек приезжа­ет в город. Мне и сейчас кажется, что говорит он не­сколько многовато. Два часа в один заход, прерыва­емый только вопросами слушателей. И в конце второго часа он кажется пугающе свежим и охотно готов про­должать. Слушатели же уже измотаны. Они измотаны, потому что все, что они думали и во что верили, оказа­лось развеянным по ветру. Все аргументы — несостоя­тельными.

Карл Ренц не признает никакую духовную тради­цию, никакого золотого изречения мировой мудрости. Ни одно приобретенное глубоким переживанием зна­ние не может устоять. Ничто. В конце беседы не оста­ется ничего. Все, что когда-либо думал и во что верил искатель, больше ничего не значит. Вообще ничего.

Это может действовать удручающе. Но чаще всего приводит к облегчению.

Случается, что некоторые люди впадают в своего рода шоковое оцепенение и в конце быстро уходят, чтобы никогда больше не вернуться, Бывает и так, что во время беседы кто-нибудь с мрачным молчанием или громкими протестами покидает аудиторию. Но большинство развлекается и смеется — чем дольше длится беседа, тем больше. Порой случаются смеховые истерики, как в детском саду. Поначалу мне это здоро­во действовало на нервы. Когда я осмеливаюсь задать какой-нибудь искренний вопрос, а другие прыскают смехом, меня это раздражает. Даже сейчас некоторые из этих дурацких выходок действуют мне на нервы, особенно когда у меня возникает ощущение, что я не понял шутки.

Но это проходит. Потому что подлинная шутка бе­сед Карла Ренца: тот, кто чувствует себя уязвленным, исчезает. Того, кто раздраженно реагирует, больше нет. Конечно, слушатель остается сидеть на том же самом месте до конца. Но теперь он за пределами беспокой­ства. Все то, что, как он думал, ему нужно было защи­щать, улетучилось. То, что якобы составляет человека, так называемая личность во время беседы упорхнула прочь. То есть вся сеть верований, опыта, представле­ний о себе. Она казалась сложной, а теперь просто рас­падается. Представления о том, каким должен быть мир, каким должен быть я сам и другие, исчезают. Что должно бы произойти, чтобы я был счастлив, да и во­обще, что что-то должно произойти, становится не­значимым. В итоге остается то, что, как правило, на­зывают «Присутствием», безоблачной ясностью, кото­рой ничего не требуется.