Сатпрем - НА ПУТИ К СВЕРХЧЕЛОВЕЧЕСТВУ - Очерки экспериментальной эволюции

Есть два сорта этих переживаний — позитивные и негативные, и они начинаются с маленькой субъективной единицы, коей мы являемся, чтобы расшириться до великого объективного единства, куда мы движемся. Затем возникает точка, в которой сплавляется эта субъективность и эта объективность, эта маленькая материя и эта великая материя, и все движется в едином направлении. Это и есть стирание границ.

Среди этих бессчетных маленьких начальных прорывов чаще всего бывает взаимопроникновение или слияние внутреннего и внешнего, но в обратном смысле, чем в материалистической механике. Там удар по пальцам вызывает возмущение нашей внутренней субстанции; здесь же возмущение нашей внутренней субстанции вызывает удар по материи. И это переживание повторяется в тысячах примерах и на всех уровнях нашего существа, чтобы мы хорошо поняли этот процесс. Поначалу это переживание негативно, оно ловит нас за дефекты нашего панциря, как если бы ошибка всегда была дверью к большей истине. Так мы выходим из нашего маленького прояснения и снова ловимся механикой (следует сказать, горем, ибо это действительно я горя), и все обстоятельства начинают украдкой меняться, иногда даже оглушительным образом, что может доходить даже до физического происшествия. И все же там не было скверных мыслей, не было старых желаний или недовольного брожения: было только легкое соскальзывание в старую привычку находиться под тяжестью озабоченности, помрачения безо всякой видимой причины, утратив маленький ясный луч. И все начинает скрипеть, ничто не согласуется, ничто не стыкуется, жесты идут мимо, мы подворачиваем ногу на лестнице: мы впадаем в тяжкое усилие, как если бы все время мы упирались в стену. Тогда мы останавливаемся на мгновение, замолкаем, делаем шаг назад, снова разжигаем огонь нужды, который действительно подобен крику задыхающегося, и все внезапно проветривается, облегчается, ослабляется — стена падает. Мы снова входим в великое расширение, мы снова поймали ритм, маленькую музыку в глубине вещей; и все обстоятельства начинают незаметно поворачиваться в другом направлении, неожиданном, легком, непредвиденном, полном рассыпанных маленьких улыбок, которые вспыхивают здесь и там, подавая нам знаки. Иногда это даже как чудесное приведение в порядок; но это крошечные чудеса, которые не хвастают своей силой, которые даже не стремятся к тому, чтобы мы их признали, и которые просто смеются, если мы тыкаем в них пальцем: «Как ты глуп!».

И, действительно, ощущаешь себя совершенно глупым; внезапно выходишь на невероятный простор, как если бы он везде был освещен маленькими живыми огнями, своенравными, легкими, подмигивающими краешком глаза и почти лукавыми, как если бы двери открывались в тысячах уголков, как если бы капельки сокровища проступали повсюду; и внезапно видится, что все подчиняется другому закону, живет по другому ритму, как если бы наши глаза плохо видели в течение веков, а теперь увидели бы правильно, и мир стал истинным, все раскрылось, все есть раскрытие! Почти что достаточно сказать «вот так», и обстоятельство становится в точности таким, как мы видели его в эту секунду, оно подчиняется этому порядку, оно необъяснимо к нему прилипает, как если бы было совершенное, мгновенное совпадение между материей и этим взглядом, который открылся в нас — все возможно, все становится возможным. Это выглядит как чудо, но это не чудо, нет чуда, есть только связи, которых мы не знаем. И этот опыт повторяется, чтобы мы хорошенько его усвоили: он летучий, своенравный, он уклоняется, когда мы хотим его поймать; он зависит от чего–то другого. И мы снова и снова возвращаемся к этой другой вещи, которая кажется ничем, которая проста как улыбка, легка как ветер, согласна как цветок под солнцем — возможно, она и заключается в полном согласии, в каком–то полном прилипании к солнцу, во всем и каждую секунду? Но это всегда как цветение изнутри, нечто, что открывается и мгновенно и напрямую связывается с материей, как если бы точка истины в нас воссоединялась бы с теми же точками истины в материи: это течет без разделения, и то, что «это» хочет здесь, в этой точке «я», желанно также там, в той точке материи, потому что это одна и та же субстанция, одна и та же воля, одно и то же глобальное я , один и тот же ритм. Перед нами на секунду раскрывается сказочный горизонт, а затем он исчезает. Искатель наткнулся на ускользающий секрет, который содержит в зародыше чудо нового мира, как первая мысль обезьяны содержала в зародыше чудеса Эйнштейна — но это своеобразное чудо, полностью демеханизированное, полностью независящее ото всех внешних механизмов, это нечто вроде спонтанного выброса изнутри. Искатель нащупал третье золотое правило перехода: изнутри–наружу. Жизнь — это больше не результат манипуляции внешними явлениями, не добавление и не комбинация материалов силой ментальной механики, а развертывание внутреннего явления, которое управляет истиной материи через внутреннюю истину — это развертывание истины, в истине и через истину.