Виталий Медведь - Пазлы. Картина мира.

По мере духовного роста, вопросы, задаваемые человеком миру и самому себе, становятся глубже, человек начинает понимать, что просто самосовершенствование может быть задачей, но без понимания цели, выходом не является. «С давних пор люди привыкли бояться так называемой смерти. Людей запугали адом и в то же время не сказали о значении совершенствования. Невозможно требовать от человека мужества, если он не знает, зачем он на Земле и куда он направляется освобожденным», - пишет Елена Рерих. И возникает следующий вопрос, которым неоднократно озадачивался Толстой: «Есть ли в моей жизни такой смысл, который не уничтожался бы неизбежно предстоящей мне смертью?». Да и ты ведь тоже спрашивал себя об этом, верно? Теперь ты видишь, что не одинок в своих исканиях, хотя это мало что меняет. Ответы на вопрос, озвученный великим классиком пытаются найти и ученые, и философы, и религиозные деятели [14] [2] Интересный подход использует, например, создатель психологического учения логотерапии [15] В.Франкл, который призывает ставить вопрос не о смысле жизни вообще, а о конкретном смысле жизни конкретной личности в конкретный момент. [2]. И мечется, и мечется ищущий [15] [3] Забавно отметить, что «ищут», как правило, мужчины. Но это никак не показатель превосходства, как многие из них считают. Сильному полу присущ логический образ мышления, выстраивание цепочек, поиск доказательств. Поэтому, они менее свободны, чем женщины, и им в десятки раз больше нужно искать. Женщины мыслят образами и практически всегда подсознательно знают, где истина. При этом они не требуют доказательств и не задаются вопросом: почему так, а не иначе? [3] в поисках ответа. Кто-то в итоге что-то находит, кто-то плюет и на ответ, и на вопрос, но все, как правило, готовы признать, что "жизнь мира совершается по чьей-то воле, — кто-то этою жизнью всего мира и нашими жизнями делает свое какое-то дело. Чтоб иметь надежду понять смысл этой воли, надо прежде всего исполнять ее — делать то, чего от нас хотят. А если я не буду делать того, чего хотят от меня, то и не пойму никогда и того, чего хотят от меня, а уж тем менее — чего хотят от всех нас и от всего мира…

Если голого, голодного нищего взяли с перекрестка, привели в крытое место прекрасного заведения, накормили, напоили и заставили двигать вверх и вниз какую-то палку, то очевидно, что прежде, чем разбирать, зачем его взяли, зачем двигать палкой, разумно ли устройство всего заведения, нищему прежде всего нужно двигать палкой. Если он будет двигать палкой, тогда он поймет, что палка эта движет насос, что насос накачивает воду, что вода идет по грядкам; тогда его выведут из крытого колодца и поставят на другое дело, и он будет собирать плоды и войдет в радость господина своего и, переходя от низшего дела к высшему, все дальше и дальше понимая устройство всего заведения и участвуя в нем, никогда и не подумает спрашивать, зачем он здесь, и уж никак не станет упрекать хозяина». Снова прошу прощения за размер цитаты. Но куда мы без Толстого? Только в пивную…

Кроме того, ты же согласен с ним, верно? А значит, скорее всего согласишься и с тем, что «…творение – это замысловатая, чрезвычайно сложная космическая игра, которую Бог (Брахма) творит по своей воле и внутри себя. Он – драматург, задумавший игру, а равно и ее режиссер-постановщик и все актеры, играющие несчетное множество ролей. Эта космическая игра имеет невообразимые масштабы и многие уровни и измерения. При этом каждый из нас, участвуя в божественной драме, выступает в двоякой роли – драматурга и актера. Качественное и реалистичное исполнение этой роли требует, чтобы мы на время оставили свою подлинную личность. Мы должны забыть о своем авторстве и следовать сценарию», - это уже Гроф.

«Сравнение жизни с ролью актера приобретало для меня глубокий смысл. Ведь если я исполнил, как добросовестный актер, свою роль, то, вероятно, я играл и другие роли, участвовал в других пьесах», - а это писатель конца 19 века Алексей Апухтин.

Но согласившись с этим, мы сталкиваемся с очередным вопросом: зачем эта игра нужна Всевышнему? Ответ уже звучал, и он прост: игра нужна, чтобы Он мог полнее познать себя, свои возможности, пережить наиболее богатый комплекс новых ощущений, неизведанных эмоций, разнополюсных переживаний и пр. Здесь, казалось бы, возникает небольшой парадокс: с одной стороны, стремление человека стать более духовным, уйти от материального, а в итоге – слиться с Божественным – полностью соответствует «желаниям» Бога. Ведь мы будем возвращаться и возвращаться в этот мир, пока не «очистимся» настолько, что сможем «вернуться домой, не принеся с собой мусора» [16] [4] Даосизм, например, стоит на том, что «главная задача жизни – совершенствование с целью растворения после смерти в мировой энергии ци » [13]. А Лев Толстой так резюмировал свои искания: «Какой смысл, не уничтожаемый смертью? – Соединение с Бесконечным Богом». [4]. Но с другой стороны, слившись с Господом, homo sapiens снова перестает быть «явленным», т.е. перестает получать неповторимый опыт материального существования. Ведь, как подмечает Гроф, «только в физической форме и на материальном плане мы можем влюбляться, наслаждаться сексом, иметь детей, слушать музыку» и т.д. и т.п.