Нельзя человеку прожить без любви, потому что самое главное и драгоценное в его жизни открывается именно сердцу. Только созерцающая любовь открывает нам чужую душу для верного, проникновенного общения, для взаимного понимания, для дружбы, для брака, для воспитания детей. Все это недоступно бессердечным людям. Только созерцающая любовь открывает человеку его родину, то есть его духовную связь с родным народом, его национальную принадлежность, его душевное и духовное лоно на земле. Иметь родину есть счастье, а иметь ее можно только любовью. Не случайно, что люди ненависти, современные революционеры, оказываются интернационалистами: мертвые в любви, они лишены и родины.
Только созерцающая любовь открывает человеку доступ к религиозности и к Богу. Не удивляйся, мой милый, безверию и маловерию западных народов: они приняли от римской церкви неверный религиозный акт, начинающийся с воли и завершающийся рассудочной мыслью, и, приняв его, пренебрегли сердцем и утратили его созерцание.
Этим был предопределен тот религиозный кризис, который они ныне переживают.
Ты мечтаешь о сильной воле. Это хорошо и необходимо. Но она страшна и разрушительна, если не вырастает из созерцающего сердца. Ты хочешь служить благой цели. Это верно и превосходно. Но как ты увидишь свою цель, если не сердечным созерцанием? Как ты узнаешь ее, если не совестью своего сердца? Как соблюдешь ей верность, если не любовью? Ты хочешь справедливости, и мы все должны ее искать. Но она требует от нас художественной индивидуализации в восприятии людей; а к этому способна только любовь. Гневная борьба с вредителями бывает необходима, и неспособность к ней может сделать человека сентиментальным предателем. Но гнев этот должен быть рожден любовью, он должен быть сам ее воплощением для того, чтобы находить в ней оправдание и меру…
Вот почему я сказал, что ты «и прав, и не прав».
И еще: я понимаю твое предложение «лучше о любви не говорить». Это верно: надо жить ею, а не говорить о ней. Но вот посмотри: в мире раздалась открытая и безумная пропаганда ненависти ; в мире поднялось упорное и жестокое гонение на любовь – поход на семью, отрицание родины, подавление веры и религии . Практическая бессердечность одних увенчалась прямою проповедью ненависти у других. Черствость нашла своих апологетов. Злоба стала доктриною. А это означает, что пришел час заговорить о любви и встать на ее защиту.
Да, в людях мало любви. Они исключили ее из своего культурного акта: из науки, из веры, из искусства, из этики, из политики и из воспитания. И вследствие этого современное человечество вступило в духовный кризис, невиданный по своей глубине и по своему размаху.Видя это, понимая это, нам естественно спросить себя: кто же пробудит любовь в черствых сердцах, если она не пробудилась от жизни и слова Христа, Сына Божия? Как браться за это нам, с нашими малыми человеческими силами?
Но это сомнение скоро отпадает, если мы вслушаемся в голос нашего сердечного созерцания, уверяющего нас, что Христос и в нас и с нами…
Нет, мой милый! Нельзя нам без любви. Без нее мы обречены со всей нашей культурой. В ней наша надежда и наше спасение. И как нетерпеливо я буду ждать теперь твоего письма с подтверждением этого.
* * *
На следующий вечер одна ситуация, с которой столкнулся Артур, опять его чрезвычайно удивила. Он ездил на своем кресле: сначала его катали, потом он сам медленно стал управлять им, подъехал к лестничной площадке, увидел освещенный вход на первый этаж. Вдруг внизу раздались чьи-то шаги – был уже поздний вечер, и он увидел слегка сгорбленного от усталости Михалыча, который еле шел. У него был тяжелый день: он помогал в приемной, где было много срочных больных. Но даже при всем этом от него исходило какое-то счастье и спокойствие, казалось, даже больше, чем обычно.
Артур видел, что Михалыч присел на скамейку за дверью и немного откинулся, свет из коридора освещал его лицо, и было видно, как по его щекам катятся слезы. Артур не понимал, что с ним, но это были не те слезы, какие он привык видеть в этой больнице. Михалыч содрогался от беззвучных рыданий, но от него шло спокойствие и счастье, причем намного большее, чем даже при их разговорах. Артур молча наблюдал за этой сценой несколько минут, ничем себя не обнаруживая. Единственное, он понимал, что это какой-то особый момент для Михалыча.
Внезапно раздался звонок, и из приемной позвали довольно нетерпеливым голосом: «Михалыч, ты где?» Михалыч встрепенулся, вытер глаза и пошел в приемную. Артур был очень удивлен сценой, свидетелем которой невольно явился, и, недоумевая, тихо покатил в свою палату.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу