Владимир Воробьев: ВВЕДЕНИЕ В ЛИТУРГИЧЕСКОЕ ПРЕДАНИЕ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ

Почему же, приходя в храм, мы так это не воспринимаем? Почему мы не думаем, что это наша семья, наша община, наш храм, наша жизнь, и эти деньги, которые здесь собираются, должны быть обращены на нужды общины, а если остаются лишние, то мы можем обратить их на добрые дела. Мы можем помочь бедным, помочь новому храму, можем, скажем, открыть богадельню. Раньше при каждом храме была богадельня. Представьте себе, сколько храмов на Руси, и у каждого почти была богадельня, — пусть небольшая, пусть в ней было человек 20-30, но у каждого храма… Каждый храм считал необходимым ухаживать за людьми безродными, одинокими и больными, и конечно, не было таких проблем, как сейчас, когда одинокие старики погибают в домах инвалидов или умирают с голода в своих квартирах. Такого быть не могло, потому что члены общины церковной знали, что это их долг, их обязанность.

Также не было раньше такого количества детских домов, куда отправляют детей даже живые родители, где дети вырастают как зверята, не имея любви и ласки и с детства научаясь жестокости и страшным порокам. Такого быть не могло, потому что община, любая церковная община, считала своим долгом воспитывать сирот и находила этим сиротам всегда место или в какой-то семье, или в храме, но никогда не бросала их на произвол судьбы. Это все ведь тоже церковное служение и служение очень-очень важное.

На все это у нас должны быть силы и должна быть решимость, мы должны обязательно чувствовать, что это наш долг. Каждый из нас должен, обязан найти свое место в Церкви и иметь свое служение, благословленное Церковью. Если мы будем активны, тогда наша Церковь будет стоять, тогда она будет жить и процветать, и будет расти, и окружающие нас люди будут смотреть на наш храм, на нашу жизнь, и тоже захотят стать верующими. Если же мы будем жить такими прихожанами, которые пришли, свечки поставили, просфорки получили, может быть, даже поисповедались, причастились — и пошли домой, которым дела больше ни до чего нет, если мы будем жить такими потребителями духовными, то, конечно, Церковь устоять не сможет. В этой психологии есть как раз отказ от служения церковного: я хочу жить только своей личной жизнью, ну, может быть, еще жизнью своей семьи — и все. Остальное меня не касается, мне все равно, кто там поет, кто там что делает, это все мне неважно.

Так быть не должно. Конечно, вдруг, внезапно, «с места в карьер» все это изменить невозможно. Возродить такое сознание и церковное служение можно только постепенно; нужно, чтобы это снова все выросло в нашем сознании и в нашей жизни. Но начинать нужно немедленно. Начинать нужно с сегодняшнего дня, не ждать, когда это вырастет само по себе, опять-таки без нашего участия. Нужно, чтобы с сегодняшнего дня каждый почувствовал себя благословленным, принятым Богом и благословленным на какой-то подвиг, на какое-то церковное служение.

В Церкви сейчас потребности во много раз возросли. До недавнего времени мы не могли даже мечтать ни о чем подобном, все нам было запрещено, всякая работа общественная была запрещена законом. Церковь не могла ничего предпринимать. Если даже один храм хотел помочь другому деньгами, то это было преступлением, по закону считалось преступлением. Если священник начинал учить детей закону Божию, то он по закону являлся уголовным преступником и подлежал суду. Всякая благотворительность также запрещалась законом. К счастью, эти времена прошли, и эти окаянные атеистические законы отменены. Нам сейчас дана в этом смысле невиданная свобода. Но соответственно с этой свободой, естественно, общество и весь народ теперь и предъявляю г нам требования: вы говорите о любви, говорите о подвигах, говорите о своих служениях церковных, — так что же вы не служите?

Я приведу такой пример. Года два назад ко мне подошла после службы некая женщина и говорит:

«Вы христиане, у вас полагается ухаживать за больными или нет?» Я говорю: «Полагается». — «Ну, так вот, у меня сестра здесь рядом, недалеко от вас, лежит в полном параличе одна много лет, а я живу в Ленинграде. Я сейчас приехала к ней, но должна уезжать к своей семье. За ней никто не ухаживает, найти человека, который бы ухаживал, я не могу. Вы должны на это отозваться как-то. Я прошу вас, вы же христиане, помогите».

На самом деле оказалось, что она живет довольно далеко. Я, естественно, спрашиваю: «Она была прихожанкой нашего храма, она верующая?» — «Нет, она неверующая, она еврейка, некрещеная. А вы что, только за своими ухаживаете, только за православными, за евреями вы не ухаживаете?» Естественно, я сказал, что мы за всеми ухаживаем. «Ну, очень хорошо, вот, пожалуйста, ухаживайте». Она оставила адрес и была очень рада. Я попросил за ней ухаживать, и по прошествии двух лет эта женщина крестилась, она действительно поверила, что христиане ухаживают за всеми, независимо от нации, от того, верующие они или неверующие, что они всем желают добра.