Илья Беляев - Острие Кунты

Тоша кивнул.

-- Мне было тогда восемнадцать лет. Мы сидели с моим товарищем Сергеем И. у него дома, в небольшой квартирке на первом этаже, стены которой были завешены коврами. Время было за полночь. Мы оба сидели в креслах рядом с окном, за которым раскачивался на осеннем ветру уличный фонарь. В то время мы оба писали стихи и любили поговорить о литературе. Насколько я помню, мы читали тогда вслух стихи Баратынского. Стихи были настолько хороши, что говорить было как будто больше не о чем, и мы погрузились в задумчивое молчание. Не знаю, сколько времени мы пробыли в этом поэтическом оцепенении, как вдруг я почувствовал, что мы в комнате не одни.

Я поднял глаза, и то, что, я увидел, мне не забыть никогда. В комнате, рядом с окном, стоял чудовищный пришелец. Это было существо мужского рода, ростом более двух метров, одетое во что-то длинное и темное, наподобие мантии, с совершенно лысой головой и непропорционально длинными ушами. Кожа его была бледно-сероватого цвета, и он молчаливо ухмылялся. Это была ухмылка абсолютного презрения и превосходства. Существо это явно было не отсюда. То есть он находился в нашем пространстве и времени, но наш мир не был его миром. Я видел пришельца абсолютно ясно, но видел его не глазами. Это было какое-то другое зрение - как если бы мозг мой открылся и воспринимал его непосредственно.

Позже я назвал такое видение "ментальным зрением". Посредством ментального зрения можно видеть объекты другого измерения или пространства, параллельного нашему, или, вернее, пронизывавшего наше. В обычном состоянии сознания мы не способны воспринимать обитателей этого параллельного пространства, но, если фокус нашего внимания каким-то образом смещается или существо из другого мира набирает некую критическую массу и "проваливается" на наш уровень восприятия, тогда мы неизбежно вступаем с ним в контакт.

Явившийся нам пришелец был ужасен, но гораздо хуже было то, что от него исходило. От его темной фигуры дул пронизывающий насквозь ледяной ветер. Эта холодная вибрация парализовала тело, и противостоять ей было невозможно. Все мое тело, включая голосовые связки, одеревенело, я не мог произнести ни звука. Нечто подобное я испытал, когда мне удаляли в детстве гланды и сделали местную анестезию - укол в горло.

Единственное, чем я мог двигать, - это глазами. Ледяной ветер почему-то не действовал на глазные мышцы. Я посмотрел на своего приятеля и по его бледному, искаженному страхом лицу понял, что он видит и чувствует то же самое, что и я...

Я прервал свой рассказ, потому что мне показалось, что Тоша не слушает меня. Глаза его были полузакрыты, и мне показалось, что он дремлет.

-- Ты вырубаешься, что ли? - спросил я.

-- Нет, продолжай, - внятно ответил он.

Я продолжил свой рассказ, который лился из меня сам собой, - как будто кто-то говорил через меня - мне не приходилось даже прилагать усилий, чтобы открывать рот.

-- Не помню, сколько времени продолжался мой ступор. Во всяком случае, до тех пор, пока пришелец не отошел немного назад и не встал под уличным фонарем у окна в нескольких метрах от нас. Наш мир плотной материи не был для него препятствием, и он свободно прошел через окно. Но странно было не это, а то, что я продолжал отчетливо видеть его сквозь стену!

Ледяное энергетическое поле призрака не оказывало паралитического воздействия на таком расстоянии, и мы начали понемногу шевелиться, но не могли еще произнести ни слова. Немного придя в себя, мы начали издавать какие-то по-прежнему нечленораздельные звуки и бессмысленно жестикулировать. Пришелец по-прежнему стоял снаружи и продолжал наблюдать за нами все с той же презрительной усмешкой.

Наконец, мы совсем пришли в себя и начали более или менее связный разговор. Я сказал: "Ты помнишь, как он только что здесь стоял?" Стоило мне произнести эту фразу, как исчадие ада опять вошло в комнату и встало на прежнем месте так близко, что до него можно было дотянуться рукой. Мы опять оказались парализованы, как кролики перед удавом.

Потом в моей памяти наступил провал. Я не знаю, как выскочил из квартиры и оказался на улице. Помню, что опрометью несся домой, и мои зубы громко стучали в тишине ночного города. До этого случая я всегда думал, что "скрежет зубовный" - не более чем поэтическая метафора. Оказывается, нет. Я не в состоянии был унять лязг зубов, даже когда примчался домой и забрался в постель. Мой приятель тоже не смог остаться дома. Он, как и я, куда-то убежал и спал в другом месте.