Феофилакт Болгарский - Толкование на Деяния святых апостолов и на Соборные послания святых апостолов Иакова, Петра, Иоанна, Иуды

И что говорить об иудеях, когда и сами ученики Христовы, слушая учение о предметах более возвышенных, смущались и соблазнялись? Поэтому Христос и говорил: Еще многое имею сказать вам; но вы теперь не можете вместить (Ин. 16, 12). Если же они не могли вместить, они, которые были с Ним столько времени, которые посвящены были в столь многие тайны и видели столько чудес, то каким образом язычники, отказавшись от жертвенников, от идолов, от жертв, от кошек и крокодилов (потому что в этом состояла языческая религия) и от других нечестивых обрядов, вдруг могли принять возвышенное слово о догматах христианских? Каким образом и иудеи, ежедневно читавшие и слышавшие следующее изречение из закона: Слушай, Израиль: Господь Бог наш, Господь един есть (Втор. 6, 4), Я и нет Бога, кроме Меня (Втор. 32, 39), и при этом видевшие Христа распятым на кресте, а главное – распявшие Его и положившие во гроб и не видевшие Его воскресения, – каким образом эти люди, слыша, что этот самый муж есть Бог и равен Отцу, могли не смутиться и не отпасть совершенно, и притом скорее и легче всех? Поэтому апостолы постепенно и незаметно подготовляют их и являют большое искусство приспосабливаться, а сами получают более обильную благодать Духа и именем Христовым творят большие чудеса, чем какие совершены Самим Христом, чтобы тем и другим способом поднять их, распростертых на земле, и пробудить в них веру в слово о воскресении. И потому книга эта есть по преимуществу доказательство воскресения, потому что по уверовании в воскресение удобно воспринималось и все остальное. И всякий, основательно изучивший эту книгу, скажет, что по преимуществу в этом заключается ее содержание и вся ее цель. Выслушаем же сперва самое начало ее.

1. Первую книгу написал я к тебе, Феофил, о всем, что Иисус делал и чему учил от начала.

Напоминает Лука Феофилу о своем Евангелии, чтобы указать на свое весьма тщательное отношение к делу, потому что и в начале того своего труда говорит: Как передали нам то бывшие с самого начала очевидцами и служителями Слова, то рассудилось и мне, по тщательном исследовании всего сначала, по порядку описать тебе (Лк. 1, 2–3). Итак, говорит об Евангелии с целью напомнить о том, с каким тщанием оно написано; а об этом вспоминает для того, чтобы, имея в мыслях такое же тщательное отношение к делу при составлении и настоящей книги, быть как можно более внимательным к тому, что пишется. Поэтому ему и не было нужды на этот раз в каком-либо ином одобрении, так как тот, кого удостоили написать о том, что он слышал, и кому верят в том, что он написал, по справедливости заслуживает гораздо большей веры, когда излагает не то, что слышал от других, но то, что сам видел. Посему не говорит, что написал «Евангелие, которое проповедовал», но: первую книгу, так как он был чужд надменности и был смиренномудр, думая, что название «Евангелие» выше его труда, хотя апостол величает его за этот труд братом, во всех церквах похваляемым за благовествование (2 Кор. 8, 18). Но своим выражением: о всем он, кажется, противоречит евангелисту Иоанну. Тот говорит, что описать все не было возможности, а Лука говорит: написал… о всем от начала даже до вознесения. Итак, что скажем на это? То, что выражениемо всем Лука указывает на то, что он не опустил ни одной из вещей существенных и необходимых, из которых познаются Божественность и истинность проповеди, потому что и Лука, и каждый из евангелистов в своих Евангелиях во главе всего поместили то, из чего познаются Божественность и истинность проповеди, и притом в такой точной форме, как будто бы по какому образцу. Подобным же образом изложил обо всем этом и сам Иоанн Богослов. Они не опустили ни одной из тех черт, через которые, с одной стороны, познается и становится предметом веры служение Слова по плоти, с другой – сияет и открывается величие Его по Божеству. Иоанн говорит, что если бы по частям и вкратце описать все, что сказал и сделал Господь, то и тогда самому миру не вместить бы написанных книг (Ин. 21, 25); но тем более не вместить бы, если б кто пожелал изложить в Писании все дела и слова Господни с исследованием их значения, потому что значения их и причин, по которым творил и говорил Господь, человеческий разум не может ни вместить, ни познать по той причине, что все то, что Он творил в человеческом естестве, творил как Бог; с этой стороны нельзя дел и слов Христовых ни в слове выразить, ни в писании передать. Впрочем, допускаю и то, что это прибавление есть гиперболический оборот речи и не говорит безусловно о том, будто мир не вместил бышписанных книг, если бы изложение было пространнее. Можно сказать еще и то, что этот евангелист (Иоанн), как развивавший более чем другие теоретическое созерцание, действительно знает все творения и дела Спасителя, – не только те, какие Он явил во плоти, но и те, какие Он совершил от века, как без тела, так и с телом. Если бы кто решился описать черты природы, происхождения, различия, сущности и прочее каждого из этих дел, то, если и допустить возможность этого, миру невозможно было бы вместить… написанных книг. Если же кто под словом «мир» станет разуметь не просто мир, но человека, лежащего во зле и помышляющего о предметах мирских и плотских, потому что слово «мир» понимается так во многих местах Писания, и в этом случае верно говорит Иоанн, что если бы кто захотел описать все чудеса, совершенные Христом, то таковые люди, расположенные от множества и величия дел Христовых скорее прийти к неверию, чем к вере, не могли бы вместить написанного. И потому-то именно евангелисты часто обходят молчанием целую толпу исцеленных и множество чудесных действий, обозначая только общий факт, что многие избавились от различных болезней, что много было чудес и тому подобного, а перечисления их не делают, потому что для людей, неспособных понимать и обольщенных, перечисление по частям многих чудес обыкновенно служило поводом скорее к неверию и к нежеланию слушать проповедь, чем к уверованию и к расположению слушать.