cвятитель Тихон Задонский - Письма

Не раз святитель был обманут людьми. В Письмах Посланных мы находим письмо к такому человеку, воспользовавшемуся его гостеприимством и доверием (Письмо 14). «Он, Преосвященный, верите ли, такие имел свойства души, что когда его ругали, поносили, порочили и клеветали, он только горько плакивал о таковых; сожалея об них, он виновником всего поставлял врага Божия и христианского, диавола. А когда кто из таковых, очувствовавшись, с признанием виновности своей просилу него прощения, то, бывало, обымет его с радостными слезами, целует его и прощает от сердца, любовию наполненного» [27] Задонский чудотворец. С. 99–100. – пишет его келейник Иван Ефимов. Эта его кротость тем удивительнее, что, по свидетельству современников, святитель по природе своей был горячим и раздражительным и в первое время строго наказывал келейников за малейшую провинность. Ему нелегко было переломить эти свойства своего характера, но впоследствии он был готов сам просить прощения у всякого даже за справедливо сделанное замечание, если оно казалось обидным. «Себя убо самого победить – добродетельно есть и похвально и славно. В сем весь подвиг христианский состоит» – пишет он в письме о смысле самоотречения во имя Христа (Письма Келейные, 119). Так смирением себя и болезнованием о ближних преодолевался им мир с его страстями и недугами.

«О Боже, в Котором все! Пусть меня оставят вси до единого; токмо Ты мене не остави!»

Необычайная чуткость к тончайшим проявлениям духовной стороны жизни и душевная открытость стали для святителя и мукой, и орудием победы. Человек мятущейся души, весьма подвижный к чувствам, искренний и требовательный к себе до конца, он страдал приступами глубокого уныния, причиной которого, как видим из писем, было прежде всего ощущение своего недостоинства пред очами Божиими, страх не услышать во время гласа Божия и не дойти до вожделенного Отечества. Об этой его «безбытной обнаженности души» [28] Прот. Г. Флоровский. Указ. соч. С. 124. свидетельствуют воспоминания келейников. Мало кто рассказывал о своих внутренних муках и искушениях, о безволии и унынии с такой откровенностью, как святитель Тихон. В такие минуты безотчетной скорби ему казалось, что Господь оставляет его, сердце каменеет и все погружается в непроглядный мрак. «Я и сам тоежде и в себе чувствовал, и ныне часто чувствую, от чего бывает страх и ужас и тоска; и на других тоежде примечаю: убо не одному тебе тое случается, – пишет он человеку, который просит совета в преодолении тяжелого греха – отчаяния. – Но спасения о Христе не отчаиваюсь и чаю воскресения мертвых и жизни будущаго века, как в Символе читаем…» (Письма Посланные, 23).

Порою внутренняя тягота не позволяла ему по несколько дней выйти из келии, а иногда пустота, поселившаяся в душе, заставляла буквально физически бежать от тоски: «Не знаю, куда себя девать, братец…» [29] Задонский чудотворец. С. 31. . Он стремился уехать из Задонска в какое-либо уединенное место – в Липовку – имение помещика Бехтеева, в Толшевский монастырь… И всегда молится Богу. «Кто может печального утешить, кроме Бога?.. От Бога надобно искать утешения. Ищется же молитвою усердною» (Письма Посланные, 28). Из стихов любимой им Псалтири он даже составил особый канон. Святитель взывал к Богу со слезами сыновнего чувства, умоляя, словно своего Родного Отца: «Господи, пощади! Кормилец, помилуй!». «…От воображения двоякой вечности нередко слышны были во уединенной келии его вопль и рыдание, с произношением гласного моления тако: “Помилуй, Господи! Пощади, Господи! Потерпи, Благосте наша, грехам нашим!”. И слышим был плач, аки плач друга о лишении умершего друга» [30] См.: Там же. С. 28, 79. . «Замечательно и то, – пишет его келейник Василий Чеботарев, – как велика и горяча была его любовь к Богу. Он редко вкушал без умилительных слез, а паче, когда читали книгу Исаии пророка. Иногда прикажет: “Паки читай сию же главу”; сам, положа ложку, начнет плакать…» [31] Там же. С. 27. . Иногда он спрашивал читающего, понимает ли тот читаемое, и сам объяснял ему. И Господь всегда был близ и не допускал его до отчаяния. Вся повседневная жизнь святителя исполнена духовных знаков. В решающие и самые тяжелые моменты своего пути он удостаивался прозрения будущего и созерцаний, укреплявших и утешавших его. Читая воспоминания о нем современников, понимаешь, что даже художественные приемы в его творениях – символическое изображение проявлений земной жизни как тени мира духовного – исполнены реального смысла в его собственной судьбе.