Серафим: Душа после смерти

Некоторый человек был богат, одевался в порфиру и виссон и каждый день пиршествовал блистательно. Был также некоторый нищий, именем Лазарь, который лежал у ворот его в струпьях и желал напитаться крошками, падающими со стола богача, и псы, приходя, лизали струпья его. Умер нищий и отнесен был Ангелами на лоно Авраамово. Умер и богач, и похоронили его. И в аде, будучи в муках, он поднял глаза свои, увидел вдали Авраама и Лазаря на лоне его и, возопив, сказал: отче Аврааме! умилосердись надомною и пошли Лазаря, чтобы омочил конец перста своего в воде и прохладил язык мой, ибо я мучаюсь в пламени сем. Но Авраам сказал: чадо! вспомни, что ты получил уже доброе твое в жизни твоей, а Лазарь — злое; ныне же он здесь утешается, а ты страдаешь; и сверх всего того между нами и вами утверждена великая пропасть, так что хотящие перейти отсюда к вам не могут, также и оттуда к нам не переходят. Тогда сказал он: так прошу тебя, отче, пошли его в дом отца моего, ибо у меня пять братьев; пусть он засвидетельствует им, чтобы и они не пришли в это место мучения. Авраам сказал ему: у них есть Моисей и пророки; пусть слушают их. Он же сказал: нет, отче Аврааме, но если кто из мертвых придет к ним, покаются. Тогда [Авраам] сказал ему: если Моисея и пророков не слушают, то если бы кто и из мертвых воскрес, не поверят.

Тема смерти в жизни отца Серафима являлась самой главной, основным двигателем его мысли. Еще с юности он познакомился со смертью, когда его любимый пес был сбит автомобилем. Будущий о Серафим, тогда еще Евгений, взял его мертвого на руки, и, как он сам впоследствии говорил, смотря на него, смотрел смерти в глаза. Ему казалось, что такого явления, как смерть, быть не может, не мог же он вдруг исчезнуть. Закопал Евгений своего верного пса в саду за домом; и с тех пор стал часто задумываться о смерти. Потом, когда я с ним познакомился, и как-то сказал, что я хочу писать сочинение о том, как умирали великие люди, он очень заинтересовался, и сожалел, что я эту работу так и не закончил.

У о. Серафима был аналитический склад ума. Он смотрел как бы прямо в суть дела; и делал заключения только после того, как глубоко продумает. Очень часто молчал, и смотрел вглубь себя. А когда говорил, изречение рождалось всем его мировоззрением, которое он выработал, обучая себя всякими философиями. Обретя Православие, он заинтересовался не внешней его стороной, а стороной внутренней, Иисусовой молитвой, таинствами, которые как бы отрывали от внешней реальности, от внешней стороны религии.

После нашего знакомства его заинтересовала история моего отца, замученного коммунистами. Его сослали в Воркуту, где он и погиб. о. Серафим как-то мне даже сказал, что завидовал мне, что у меня в роду есть мученик, пострадавший и ушедший праведником в мир потусторонний. Он часто расспрашивал меня насчет жизни при коммунистах, где смерть была так близка всем.

Когда мы решили с о. Серафимом, уехать в пустыню, то я явно видел, что он жаждал найти место, где упокоиться. Мы были в Платине на горе, и смотрели впервые на землю, которую решали покупать. Когда я говорил с продавцом о стоимости, Евгений отошел в сторону, и я увидел, как все его лицо изменилось. Я знал, что именно в этот момент, он ощущал, что нашел место для своего упокоения! Ему хотелось иметь этот кусок земли, и там быть похороненным. И вот это даровано.

Часто мы замечали, что у него внутренняя радость заключалась именно в сознании, что есть иной мир. Бывало, когда посетители излагали ему свои горести, казалось, что он не принимал никакого участия, как будто не существовала вся внешняя сторона жизни. Она ему казалась, совершено неважной.

Интересно, что когда появилась книга д-ра Моуди, которая называется “Жизнь после жизни” (“Life After Life”), и эта книга стала очень популярной, я достал ему копию. Он прочитал, и сказал: “Гм, интересно, ведь должно быть целое учение Православной Церкви об этом. Но где оно?” Я сказал: “Я такой отдельной книги не знаю. Знаю, что у Свт. Игнатия Брянчанинова много об этом есть в третьем томе, также в книге “Диалоги” Святителя Григория Двоеслова, папы Римского. Но какой-то одной книжки у меня не было, я не знал. Он говорит: “Надо!” А потом появились так называемые современные “горе-богословы”, как Лев Пухало, о. Евсевий Стефану и другие, которые не читали и не знали ни Святителя Феофана Затворника, ни Святителя Игнатия Брянчанинова, и довольно таки пренебрежително относились к нашим русским церковным писателям.