Александр Вознесенский - Николай Чудотворец - Полная история жизни, чудес и святости

Дальше пред нами Уральский горный хребет. Гигантской каменной завесой тянется он на громадное пространство в длину и на всем своем протяжении отделяет от Европейской России Азиатскую. Только два естественных пути соединяют одну с другою эти две громадных половины нашего царства. Первый – широкий сухопутный степной проход на юг от этого хребта, между ним и Каспийским морем, исторические великие народные ворота из Азии в Европу. Второй путь – морской, к северу от этого хребта, по Ледовитому океану между островами Новая Земля и Вайгач, так называемые Карские Ворота.

Во всю ширину великих сухопутных ворот идут пустынные, большей частью песчаные степи, которые потом забираются отсюда далеко в глубь Европы и Азии. Громадной ясной лентой бежит среди этих степей царица русских рек – красавица Волга, образуя в своем устья множество всевозможных островков, протоков и лиманов, заросших камышом и тальником, и наконец, целым лабиринтом – семьюдесятью рукавами вливается в Каспийское море. Тишина и спокойствие полные царят здесь у Волжского устья, в этой путанице полосок земли и воды, прячущихся в зелени. И вот в этой тиши и благодати, у самого южного края Азиатских ворот – Каспийского взморья, на одном из многих островов Волжского устья, приютилась почти неведомо для остального христианского мира еще одна обитель имени Святителя – Высокогорская Николаевская Чуркинская пустынь (Астраханской губернии).

Название свое эта обитель Святителя получила от своего местоположения – на высоком, с трех сторон совершенно обрывистом, холме острова, у подошвы которого прежде протекала река Чурка, теперь высохшая. Основанная более чем за 200 лет тому назад и, по обыкновению, пережившая за это время много превратностей в своей судьбе, теперь пустынь находится в состоянии полного благоденствия. В ней более 70 человек братии, она богато обстроена и украшена каменным зданием. С вершины своего холма далеко кругом видна она на море и на суше, поражая и привлекая взор путника особенно чудным зрелищем своего нового великолепного храма. Громадный, построенный из белого камня в изящном стиле, с белыми, сияющими серебром главами, храм таков, что с честью мог бы красоваться и в столице, не только в этом уединении.

Еще более однако обитель влечет к себе сердца немногих православных обитателей этого края другой своей святыней – чудотворными образами своими Пресвятой Девы Марии и Святителя Николая. Нужно быть в этом краю, видеть и слышать его немногочисленных православных обитателей, чтобы понять все значение этой пустыни и ее святыни для случающегося здесь православного человека. «Нам, ловцам, монастырь этот единственное утешение и драгоценность наша; в нем чудотворные иконы заступницы нашей Царицы Небесной и покровителя и хранителя нашего Николая Чудотворца», – говорят эти православные, и много рассказов можно было бы набрать среди них о чудесах охраны и помощи этих заступников небесных в опасные минуты их трудного промысла. Нам известен и мы передаем только следующий рассказ одного ловца тех краев, старца 70 лет, о милосердии Божием к нему по заступничеству Угодника Божия, Святителя Николая.

На своем веку этот старец между прочим однажды был захвачен на реке Эмбе разбойниками, которые продали его одному богатому туркмену. «Долго, – говорит он, – не мог я привыкнуть к безобразной басурманской жизни, скучал по родным, по жене, по детям; но наконец, видя, что тоской и горем не поможешь, предался воле Божией и усердно просил Его, Милосердного, даровать мне терпение к перенесению горькой моей участи; и Господь внял молитвам грешника. В шесть лет, прожитых мной у Араслана (имя туркмена), я успел заслужить расположение и доверие его до того, что он считал меня не рабом, а семьянином своим. Хищничеством и разбоями он не занимался, а вел прибыльную торговлю в Персии и заглядывал даже к нам в Астрахань за кирпичным чаем. Бывал я с ним несколько раз и в Персии. Теперь лет пятнадцать или больше будет тому назад, как хозяин мой с зятем собрались в Персию за товаром и меня взяли с собою. Подъехав на верблюдах к Каспийскому морю, где в камышах сохранялась лодка наша, мы справили ее, нагрузили и при попутном ветре пустились в море. Погонщикам же наказали пригнать верблюдов через неделю и нас дожидаться. Недолго попутный ветер тешил нас, скоро он переменился, стал крепчать и принудил нас забежать в заливец. Выбрав уютное местечко, мы остановились и вышли на берег. Прошел день, прошел другой, а ветер не переменяется и погода не унимается. Под вечер другого дня хозяин мой, с досады ли, или от скуки, вместе с зятем до такой степени напились рому, что замертво растянулись на земле, позабыв сковать меня по обычаю. Надо вам сказать, что басурмане ни за что не выпьют рюмки виноградного вина, до рому же и до водки большие охотники. Видя, как крепко спят мои спутники, и чувствуя себя на свободе, я пришел к грешной мысли, – какой-то голос шептал мне: «Убей их, они – твои злодеи, вот и топор лежит», между тем как совесть и страх Божий говорили другое. Я упал на колени и со слезами стал молить Господа вразумить меня, что делать. Помолившись, я успокоился, и мысль об убийстве меня оставила, но желание бежать не покидало меня. Долго смотрел я на храпевших хозяев моих, и наконец не утерпел. Будь что будет, сказал я вслух и бросился к лодке. Вытаскивать якорь было некогда, я обрубил канат и, распустив парус, полетел в море, куда глаза глядят. Сердце сильно колотилось во мне, а сам я дрожал, как в лихорадке. Поуспокоившись немного, я стал усердно благодарить Господа за милосердие Его ко мне грешному и молил Его не покинуть меня среди пучин морских, и наконец, изнеможенный упал и заснул сном крепким. Вдруг вижу я, как будто наяву, на корме лодки появился благолепный старец в белой одежде; какой-то тонкий свет исходил от лица его, а очи так милостиво, так приветливо смотрели на меня. «Господь умилосердился над тобою, встань и плыви на север», – сказал он и сделался невидим. В эту минуту я проснулся, не чувствуя ни страха, ни трепета. Солнце сияло ярко и море поуспокоилось, ладья же моя неслась стрелою. О, Боже мой! Как усердно, как тепло молился я тогда! Вспомнив слова старца, я бросился в трюм, отыскал ящик с компасом и удивился – лодка неслась прямо к северу. Несказанно обрадованный милосердием Господа, вполне предался я воле Его, и Он не оставил и меня. Под вечер завидел я знакомые берега родины, а ночью благополучно добрался до родимого бугра. Жена и дети, считавшие меня погибшим, долго смотрели с изумлением на басурманский наряд и, казалось, не верили, что муж и отец стоит пред ними, но наконец узнали, и тут слезам и радости конца не было. Утром, когда стали мы разбирать кладь из лодки, нашел я кожаный мешок с золотой и серебряной монетой, тысяч на семь рубл. ассигнациями, и тут же положил украсить местные иконы и образ Николая Чудотворца в пустыни нашей.