Коллектив авторов Религия - Как сохранить семью счастливой? Псково-Печерские листки. Выпуск №2

Законны браки православных с католиками и протестантами. В соответствии с древними каноническими предписаниями возможны также браки между православными и членами Древних Восточных Церквей, исповедующими веру в Триединого Бога. Однако все такие браки не освящаются венчанием. Кроме того, эти браки законны, если жених и невеста получили благословение на брак в Православной Церкви и обещали воспитывать детей в православной вере.

Не все браки между православными допустимы с духовной точки зрения. Недопустимы браки между крестным отцом и крестной матерью одного и того же человека [2] «В настоящее время 211-я статья Номоканона [где указывается на недопустимость брака между восприемниками] не имеет никакого практического значения и должна почитаться отмененною… Так как при крещении достаточно быть одному восприемнику или одной восприемнице, смотря по полу крещаемого, то нет оснований считать восприемников состоящими в каком-либо духовном родстве и потому воспрещать им вступление в брак между собою» (Григоровский С. П. Препятствия к венчанию и восприемничеству при крещении. — М.: Изд. совет РПЦ, 2007. — С. 49–51). В декабре 2017 года на Архиерейском Соборе РПЦ был принят документ «О канонических аспектах церковного брака», в котором указано: «Браки между восприемниками могут совершаться по благословению епархиального архиерея (с учетом указа Святейшего Синода от 31 декабря 1837 года)». . Возможны браки между родственниками, но они допускаются только при определенных степенях родства. Родственники людей, которые уже состоят в супружестве, могут вступать в брак, но не при всех степенях родства. Если у вас возникли вопросы по этому поводу, побеседуйте со священником.

Крепка, как смерть, любовь

(Песн. 8, 6)

Первое волнение от случайной встречи взглядов, опьянение от первого прикосновения рук, полнота радости от одного лицезрения другого…

Когда мы любим, мы живем только для Другого и благодаря Другому. Мы готовы на все, даже и на смерть, ради возлюбленного. Но неожиданно происходит разрушение чуда. И это происходит всегда. Внезапно у меня открываются глаза — и Другой внезапно оказывается далеко от меня, и он не является тем, чем был… Если мы, действительно, полюбили, если нам, действительно, было дано какое-то минимальное самоотречение — то, возможно, в этом первом разрыве мы различим кое-что и из своих собственных недостатков. В удивлении, вызванном отдалением, мы с испугом обнаруживаем множество наших собственных недочетов, неверно выраженных желаний, неискренности, недостаточных ответов на жажду Другого. И это кажется невероятным. И такой была моя любовь? Столько одиночества я оставил в душе Другого, которого безмерно люблю и желаю? Неужели непреодолимой стала стена, которую воздвигает между влюбленными бронирование своего «Я»?

Однако обычно мы не видим в себе никаких недостатков. Любовь предает только Другой. В отношении того, что принес, он взял больше. Начинаю измерять, считать. И помыслы всегда меня оправдывают. Следовательно, я чувствую себя вправе противодействовать, жаловаться на судьбу, становиться наступающим, изменять свою нежную преданность на требования. И если Другой начнет противодействовать своими вымериваниями и подсчетами, тогда разрыв станет неуправляемым и свирепым. При этом борьба происходит не за какие-то житейские выгоды, а за жизнь — все или ничего. Даже если Другой со скорбью молча отойдет в сторону, оставит беззащитными свои раны, я не смогу увидеть, не смогу почувствовать его душевной боли, продолжая видеть только свою. Он не имеет права быть обиженным — это право принадлежит только мне.

Мы знаем, чего хотим от любви, но, похоже, что не знаем, что мы можем. Хотим: всегда неослабного очарования Другим, чтобы неизменные подарки от него всегда вызывали в нас желание любви. Хотим: чтобы он неограниченно любил нас, без ослабления, чтобы любил нас такими, какие мы есть. Чтобы любил также наши ошибки, наши неловкости и недостатки. Чтобы любил, а не просто терпел, даже броню нашего «Я». А что же мы можем?..

Нет более мучительной скорби и горечи, чем у людей, которые верили, что были взаимно и всецело влюбленными. Неужели к таким терзаниям закономерно приводится всякая любовь? Почему же она крепка, как смерть?