cвятитель Феофан Затворник - Путь ко спасению

Наибольшая опасность для юноши – от общения с другим полом. Если в первых соблазнах юноша только сбивается с прямого пути, здесь он, кроме того, теряет себя. В первом своем пробуждении это дело соединяется с потребностью прекрасного, которая со времени своего пробуждения заставляет юношу искать прекрасное. Между тем оно мало-помалу начинает в душе его принимать образ, и обыкновенно человеческий, потому что мы не находим ничего краше его… Созданный образ носится в голове юноши. С этого времени он будто бы ищет прекрасного, то есть идеального, неземного, а между тем встречается с земной девушкой и ею поражается. Этого-то поражения больше всего надо избегать юноше, потому что такая болезнь тем опаснее, что больному хочется болеть до безумия.

Как отвратить эту болезнь? Не ходи тем путем, которым доходят до нее.

Этот путь имеет три поворота.

1) Сначала у юноши пробуждается какое-то горестное чувство неизвестно о чем и от чего, но отзывающееся особенно тем, что он будто бы один. Это – чувство одиночества. Из этого чувства сразу же рождается другое – некоторая жалость, нежность и внимание к себе. Прежде он жил, как бы не замечая сам себя. Теперь он обращается к себе, осматривает себя и всегда замечает, что он не плох, не из последних, хороший человек: начинает чувствовать свою красоту, нравиться себе. Этим оканчивается первое движение соблазна к себе. С этих пор юноша обращается к внешнему миру.

2) Это вступление во внешний мир воодушевляется уверенностью, что он должен нравиться другим. В этой уверенности он смело и как бы победно начинает действовать и, может быть, впервые берет себе за правило опрятность, чистоту, нарядность до щегольства; начинает бродить или искать знакомств, как будто без определенной цели, но по тайному влечению чего-то ищущего сердца. При этом он старается выделяться умом, приятностью в общении, предупредительностью, вообще всем, чем надеется нравиться. Вместе с тем он дает всю волю преимущественному органу душеобщения – глазу.

3) В этом настроении он похож на порох, подставленный под искры, и скоро встречается со своей болезнью. Пораженный или подстреленный, словно стрелой, особенно приятным взглядом или голосом, сначала стоит он в некотором восторге и остолбенении. Придя в себя, он понимает, что его внимание и сердце обращены к одному человеку и стремятся к нему с непреодолимой силой. С той поры сердце начинает тосковать, юноша уныл, погружен в себя, занят чем-то важным, ищет, как будто что-то потерял, и что ни делает, делает для одного человека и как бы в его присутствии. Он как потерянный, сон и еда не идут ему на ум, обычные дела забыты и приходят в беспорядок, ему ничто не дорого. Он болен страшной болезнью, которая щемит сердце, стесняет дыхание, сушит самые источники жизни.

Вот ее постепенный ход! И само собой видно, чего должен опасаться юноша, чтобы не впасть в эту беду. Не ходи этой дорогой! Прогоняй предвестников – неопределенную грусть и чувство одиночества. Делай им наперекор: стало грустно – не мечтай, а начни делать что-нибудь серьезное со вниманием – и пройдет. Стала зарождаться жалость к себе или чувство, что ты хороший, – поспеши отрезвить себя и отогнать эту глупость какой-нибудь суровостью к себе, особенно разумным рассуждением о ничтожности того, что лезет в голову. Случайное или намеренное унижение в этом случае было как вода на огонь… Подавить и прогнать это чувство надо особенно потому, что тут начало движения.

Остановись тут – дальше не пойдешь: не родится ни желание нравиться, ни искание нарядов и щегольства, ни охоты ходить в гости. Прорвутся эти – и с ними борись. Какая надежная в этом случае ограда – строгая дисциплина во всем, труд тела и еще более головы! Усиль занятия, сиди дома, не развлекайся. Нужно выйти – следи за чувствами, держись подальше от другого пола, главное же – молись.

Кроме этих опасностей, вытекающих из свойств юношеского возраста, есть еще две. Во-первых, настроение, по которому до небес возносится рассудочное знание или собственное понимание. Юноша считает преимуществом во всем сомневаться и все то ставит в стороне, что не совпадает с меркой его понимания. Одним этим он отсекает от сердца весь настрой веры и Церкви, следовательно, отпадает от нее и остается один. Ища замены оставленному, кидается на теории, не соответствующие явной (Богооткровенной) истине, опутывает себя ими и изгоняет из своего ума все истины веры. Еще хуже, если повод к этому подаст преподавание наук в училищах и если подобный дух становится там преобладающим. Думают обладать истиною, а набираются туманных идей, пустых, мечтательных, большею частью враждебных даже здравому смыслу, которые, однако же, увлекают неопытных и становятся идолом для любознательного юноши. Во-вторых, светскость. Пусть в ней есть нечто полезное, но ее преобладание в юноше пагубно. Это жизнь по впечатлениям чувств, в таком состоянии, когда человек мало бывает в себе, а почти всегда снаружи, или делом, или мыслью. С таким настроением ненавидят внутреннюю жизнь и тех, что говорят о ней и живут ею. Истинные христиане для них мистики, запутавшиеся в понятиях, или лицемеры и прочее. Понять истину им мешает дух мира, господствующий в кругу светской жизни, знакомиться с которой не мешают и даже советуют юношам. При этом знакомстве мир, со всеми своими дурными понятиями и обычаями, набивается в восприимчивую душу юноши, не предупрежденного, не настроенного против этого, и отпечатывается на ней, как на воске, – и он невольно становится сыном мира. А это сыновство противоположно сыновству Божию во Христе Иисусе. Вот опасности для юношей от юности! И как трудно устоять! Но хорошо воспитанному и решившемуся посвятить себя Богу до юности она не так опасна; немного потерпеть, а там настанет чистейший и блаженнейший покой. Сохрани только обещание христианской чистой жизни в это время, а потом будешь жить с некоторой святой твердостью. Кто прошел безопасно юношеские годы, тот как будто переплыл бурную реку и, оглянувшись назад, благословляет Бога. А иной со слезами на глазах, в раскаянии, обращается назад и обвиняет себя. Того никогда не воротишь, что потеряешь в юности. Кто падал, тот достигнет ли когда-нибудь того, чем обладает не падавший?