Нелли Карпухина-Лабузная: Постник Евстратий: Мозаика святости

Спросил Константин возмужалым за час голосом бранным и трезвым (насмотрелся на плетки варангов, косивших детей) у эпарха-градоначальника: «Ты! помнил! указы?!» Тот закивал, уже мало что понимая, ибо страх мертвой хваткой точил душу и сердце.

Константин продолжал: «А раз понимал и помнил эдикты, то вывод один, что намеренно ты извратил указы порфирородного базилевса! Ты – крамола, ты – отступник от веры! И будь у тебя хоть две головы, каждая отсечена должна быть за измену своему Государю и за веры отступничество, понял, ничтожество?»

При этих словах Константина Захария одобрительно покивал головой: «Эвона, как мальчишка растёт!»

И Константин, воодушевленный поддержкой, вновь продолжал перечислять грехи могущественного из херсонеситов.

Громкий голос севаста народу всё объяснил: так вот оно что! Эпарх то, зараза такая, изменил императору! А напасти пали на них, на простых херсонесцев?

И после такого какое уж тут милосердие к эпарху, или даже простое сочувствие к борову на ногах.

И отвернулся народ, громадный серою массой, христианский народ, от выкреста из евреев, что посягнул на святое: на разрешение казни, подобной распятию Христа, и на поношение императоров-базилевсов!

И ещё поражало народ, как узнали монахи всё то, что происходило на еврейский Пасех на холме Херсонеса.

Каждому перечислялись его злодейские действия, каждому! Отсекались руки только у тех, кто был в этом виновен, вырывались злосчастные языки у всех тех, кто был славен хулой на Всевышнего и на его смертного раба, доблестного христианина по сути.

Но головы отсекались у всех, и казнь была поэтапной. Чёрные головы с чёрными бородами валились на отсеченные руки, последние всхлипы предсмертных страданий да короткое «эх», вылетавшее при каждом ударе из уст могучих катов, а потом тишина, тишина, тишина!!!

Безмолствуют массы, безмолвием скрыты уста у монахов. Не молились они за упокой душ презренных, что смели хулить Того, Кто дает жизнь и дарует выбор жизни людской. Каждый из человеков-людей имеет право от Бога выбирать свой путь, тот или этот. И каждый из этих имел право быть или влачить жалкое существование. И выбирать себе жизнь, не отнимая жизни иных, пусть других, но также имеющих право на жизнь.

Не берите на себя функции Бога, не надо! Не понял еврейский квартал этой истины, очень простой и не сложной, не понял, не осознал вины за грехи, и расплатился!

Самое малое, что мог сделать Господь, это пресечь их низкие жизни. Ну, а способ казнить, их, презренных, избрал базилевс.

И потому толпа, что стала людьми, поняла эту сущность, и поддержала царственного Алексея.

Мало-помалу поодиноко с разных углов громадной толпы начиналось стихийное пение. Фальцеты старух, мужские басы, детские альты начинали чуть нараспев проговаривать «Верую», и как-то кругами вовлекалась масса людей в общее пение общей молитвы. Центробежная сила громадной духовной силы людской соединялась там, где в центре агоры стоял их духовный пастырь Захария.

И слышно не стало ни криков предсмертных, ни «ахов» катов, хотя люди пели негромко (Господню молитву орать было грешно), но в такой унисон, что понимали отходившие от жизни бренной в вечный мрак ада, что нельзя победить казнью монаха веру людей.

Нельзя искажать веру Христову, претворяя на фарс жизнь Иисуса, пусть спустя тысячу лет, пусть с жертвой людской.

И потому летели головы в общую яму, завершался круг общей молитвы, и наступила вновь тишина.

Такое действо, ибо зрелищем обозвать мы смерть не рискуем, может иметь разное действие: превратить массу людей в кровожадную тварь, или влить в их слабые грешные души понимание момента, укрепить в вере единой, вере святой и – православной.

Базилевс и Захарий знали, как опытные царедворцы, до тонкости понимавшие страсти людские, эффекты зрелищных действий – и цели достигли!

Первая, малая часть миссии базилевсовой воли была исполнена в точности!

Оставалась вторая. Главная часть.

Мощи святого доставали со дна. Море бурлило, море кипело, стремясь удержать драгоценную ношу – останки святого!

Громадная масса народа неторопливо двигалась к побережью…

Казалось, весь город собрался в едином порыве: двигалась масса людей из славянских, аварских, ромейских кварталов, шли хлебопеки и гончарные мастера, шли плиточники и стекольщики, знать и просто отребье.

На каждом из массы крестик нательный, драгоценный или простой. Шли женщины и мужчины, дети и старики. По пути масса наполнялась народом, и узенький ручеек человеческой массы, вытекавший из главного храма, к побережью пристал могучим потоком.