Слова эти были не только укоризной за беззаконное распоряжение судьи, обязанного судить по закону, но и пророчеством: спустя несколько лет, в начале так наз. Иудейской войны, Анания был убит сикариями, как изменник.
«Стена подбеленная» — образное обозначение лицемера, как и «гроб подбеленный» (подбеленный известью). Предстоящие сочли эти слова Павла за оскорбление первосвященника, каковое считалось тяжким преступлением, как оскорбление Самого Бога.
«Я не знал, братия, что он первосвященник» , сказал Павел. На эти слова имеется много толкований, но нет нужды отступать от буквального объяснения, которое дает святой Иоанн Златоуст: Апостол Павел действительно не знал, что это первосвященник, ибо первосвященники в то время часто менялись и по обычной одежде нельзя было отличить первосвященника от других членов синедриона. В собраниях синедриона председательство не было необходимой принадлежностью первосвященника: у синедриона было право выбирать себе председателя. И Апостол тем более мог не предполагать в председателе этого собрания первосвященника, так как собрание назначено было по унизительному приказанию римского полкового начальника.
Увидев, что в таком беззаконном и явно настроенном против него собрании прямая защита не к месту и речи его слушать не будут, святой Апостол с необыкновенным присутствием духа, проницательностью и мудростью решился на одно средство, всегда бывающее весьма действенным при раздражении и возбуждении умов: он воспользовался тем, что синедрион состоял из двух противоположных и непримиримо враждебных между собой партий — фарисейской и саддукейской.
Имея в виду, что саддукеи отвергали воскресение мертвых, равно как и бытие ангелов и душ умерших людей, а фарисеи признавали то и другое. Апостол громким голосом возгласил: «мужи братия! я фарисей, сын фарисея; за чаяние воскресения мертвых меня судят» . Этим Павел положил преграду, по крайней мере на время, совокупному действованию против него обеих партий одновременно и расположил в свою пользу фарисеев. Этим заявлением Апостол хотел подчеркнуть, что его совершенно несправедливо судят, как нарушителя и врага закона Моисеева, ибо он принадлежит именно к числу ревнителей закона и не изменник Моисею, как например, саддукеи, отрицавшие некоторые истины Моисеева закона. В учении же о воскресении мертвых христианство вполне сходилось с фарисейством и было, таким образом, ближе ему, чем саддукейство, погрешавшее против такой важной догматической истины. Слова Апостола достигли цели, вызвав распрю и разделение в собрании, причем книжники фарисейской стороны даже взяли Павла под свою защиту, повторяя слова Гамалиила: «не противимся Богу» . Обе стороны пришли в такое возбуждение и так между собой спорили, одни защищая Павла, а другие, нападая на него, что тысяченачальник стал опасаться, как бы Павел не сделался жертвой их взаимного раздражения и как бы они не растерзали его, римского гражданина, за что ему пришлось бы отвечать. Поэтому он повелел воинам сойти из Антоньевой крепости к месту заседания синедриона, может быть, во двор язычников, куда могли входить римские воины, и отвести Павла обратно в крепость.
В таком трудном положении, Господь ободрил своего верного Апостола, явившись ему следующей ночью, во сне или в видении, чего из текста прямо не видно, и сказав: «дерзай, Павел; ибо, как ты свидетельствовал о Мне в Иерусалиме, так надлежит тебе свидетельствовать и в Риме» . Этим Господь успокоил Апостола, что иудеи ничего ему не в состоянии будут сделать злого, так как ему надлежит проповедовать еще в самом центре языческого мира — политической столице мощной языческой империи. Это было большим утешением для Павла, так как отвечало и его давнишним желаниям.
Умысел иудеев убить Павла
(23:12-22)
Между тем, опасность для Павла все больше и больше увеличивалась. Более сорока иудеев, особенно ненавидевших Павла, вероятно, из числа малоазийских и не без содействия и участия местных саддукеев, связали себя страшной клятвой — «не есть и не пить, доколе не убьют Павла» . Они сделали участниками своего заговора членов синедриона, чтобы эти обратились к римскому коменданту с официальной просьбой: представить Павла еще раз на суд, чтобы когда поведут его к месту заседания синедриона, убить его.
К счастью, сын сестры Павла узнал об этом заговоре и пришел в крепость, чтобы сказать об этом своему дяде Апостолу. Вероятно, после объявления о своем римском гражданстве, Апостол не очень строго содержался, так что к нему могли иметь доступ родные. Так он содержался потом и в Кесарии (24:23) [110]и в Риме (28:16) [111]. Желая оставить это дело в возможной тайне, Апостол не говорит о нем сотнику, а просит отвести своего племянника прямо к трибуну. Лисий ласково выслушал Павлова племянника и велел ему никому не говорить о том, что он предупредил его об умысле иудеев. Затем он позвал двух сотников и приказал приготовить к девяти часам вечера конвой из 200 пеших воинов, семидесяти конных и 200 воинов с легким вооружением (стрелков) для отправки Павла к римскому прокуратору в Кесарию. Очевидно, Лисий опасался взрыва фанатизма против Павла и преследования со стороны врагов, которые могли подготовить нападение на него разбойничавших сикариев, если бы конвой был слишком мал. Таким образом, столь большой конвой был умной предосторожностью тысяченачальника, чтобы доставить целым и невредимым прокуратору римского гражданина. Он велел приготовить также ослов, ради удобства Павла в пути. Из всего этого видно, что Лисий заботился о Павле и, видимо, был расположен к нему, после всего происшедшего.
Читать дальше