Джидду Кришнамурти - Беседы в Париже

Отрицать — значит оставаться одному; одному, свободным от всякого влияния, традиции и потребности с их зависимостью и привязанностью. Быть одному означает отвергать обусловленность, подоснову. Рамки, в которых сознание существует и имеет своё бытие, — это его обусловленность; осознавать без выбора эту обусловленность и полностью отвергать её — это и значит быть одному. Это не изоляция, не одиночество, не самоизолирующая деятельность. Это и не уход от жизни; наоборот, это полная свобода от конфликта, от скорби, от страха и смерти. Это перемена сознания, полная трансформация того, что было. Это пустота — не позитивное состояние бытия и не состояние небытия. Это пустота; в этом огне пустоты ум делается молодым, свежим, невинным. Только чистота, невинность способна воспринимать вневременное, новое, которое постоянно разрушает себя. Разрушение — это творчество. Без любви разрушения не бывает.

За пределами огромного, расползающегося города были поля, леса и холмы.

Есть ли будущее? Есть завтра, уже спланированное, определённые вещи, которые должны быть сделаны; есть также и следующий после завтра день, со всем, что должно быть сделано, есть и следующая неделя и следующий год. Их нельзя отменить; возможно, модифицированные, даже совсем изменённые, но многие завтра существуют, это невозможно отрицать. Есть пространство: оттуда до этого места, близко и далеко; расстояние в километрах; пространство между объектами; расстояние, которое мысль покрывает мгновенно; другой берег реки и далёкая луна. Время, чтобы пересечь пространство, расстояние, и время, чтобы пересечь реку; отсюда до того места — время необходимо, чтобы покрыть это пространство, это может занять минуту, день или год. Это время по солнцу или по часам, время, как путь к тому, чтобы что-то наступило. Всё это достаточно просто и ясно. Но есть ли будущее, помимо этого механического, хронологического времени? Есть ли достижение, есть ли цель, для которых время необходимо?

Голуби на крыше появились рано-рано утром; они ворковали, чистились, гонялись друг за другом. Солнце ещё не взошло, и редкие туманные облачка были рассеяны по всему небу; они ещё были бесцветны, ещё не слышно было рёва уличного движения. До появления обычных шумов было ещё много времени, а за всеми этими стенами раскинулись сады. Вчера вечером трава там, где не разрешается ходить никому, кроме, разумеется, голубей и немногочисленных воробьёв, была очень зелёной — поразительно зелёной, — и цветы были очень яркими. Во всех прочих местах находился человек со всей деятельностью и нескончаемой работой. Стояла башня, так прочно и изящно построенная, — вскоре она будет затоплена сияющим светом. Трава казалась обречённой, и цветам предстояло увянуть — ведь осень была повсюду. Но задолго до того, как на крыше появились голуби, на террасе радостью стала медитация. У этого экстаза не было причины — если у радости есть причина, это уже не радость; радость просто была, и мысль не могла захватить ею и превратить её в воспоминание. Радость была слишком сильна и активна, чтобы мысль могла играть ею, и мысль и чувство стали совсем спокойными и безмолвными. Она шла волна за волной — живое нечто, которое ничто не могло вместить, удержать, и с этой радостью пришло благословение. Всё это было абсолютно запредельно для всякой мысли и потребности. Существует ли достижение? Достигнуть — быть в скорби и в тени страха. Существует ли внутреннее достижение, достигаемая цель, результат, к которому следует прийти? Мысль означает цель: Бог, блаженство, успех, добродетель и так далее. Но мысль — всего лишь реакция, отклик памяти; и мысль порождает время, необходимое для того, чтобы преодолеть расстояние между тем, что есть и тем, что должно быть. То, что должно быть, идеал, — это нечто словесное, теоретическое, реальности в нём нет. Наличное — фактически существующее — не имеет времени, у него нет цели, чтобы достигать, нет расстояния, чтобы его проходить. Факт существует, а всего остального нет. Факта же не существует без смерти идеала и достижения, цели; идеал, цель — это бегство от факта. Факт не имеет ни времени, ни пространства. И существует ли в таком случае смерть? Существует увядание; механизм физического организма деградирует, изнашивается — это и есть смерть. Но это неизбежно, как неизбежно износится грифель этого карандаша. Это ли вызывает страх? Или же смерть мира, в котором мы чем-то становимся, что-то приобретаем, чего-то достигаем? Этот мир не имеет ценности; это мир воображение, мир бегства. Факт — то, что есть, — и то, что должно быть, — две совершенно разные вещи. То, что должно быть, подразумевает и влечёт за собой время и расстояние, скорбь и страх. Смерть всего этого оставляет только факт — то, что есть. Для того, что есть, нет будущего; мысль, которая порождает время, воздействовать на факт не может; мысль не может изменить факт, она может только бежать от него, а когда всякое стремление бежать умирает, факт претерпевает громадную трансформацию. Но нужна смерть мысли, которая и есть время. И когда время, как мысль отсутствует — есть ли тогда факт, то, что есть? Когда время как мысль разрушено, нет движения ни в каком направлении, нет пространства, которое нужно покрыть, есть только безмолвие пустоты. Это — полное уничтожение времени в форме вчера, сегодня и завтра, в форме памяти непрерывной преемственности и становления.