Матвей Барсов - СБОРНИК СТАТЕЙ ПО ИСТОЛКОВАТЕЛЬНОМУ И НАЗИДАТЕЛЬНОМУ ЧТЕНИЮ ДЕЯНИЙ СВЯТЫХ АПОСТОЛОВ

Еп. Михаила.

Свидетельствуясь в истине и здравомыслии своих слов предполагаемым знанием царем Агриппой того, что не в углу происходило, апостол вдруг решительным и неожиданным оборотом речи обращается к совести Агриппы и, как ловец человеков (Матф. 4, 19), — так искусно, что едва не уловляет его, так что только легкомысленной остротой избегает царь этого уловления, но почти тотчас же закрывает собрание. — Апостол выше сказал, что все, происходившее с Господом Иисусом и проповедуемое Павлом, происходило соответственно пророчествам и во исполнение их, а потому, сославшись на знание царем сих событий, он ссылается и на веру царя в пророчества, но в сильной аффектации речи выражает это неожиданным, прямо обращенным к царю, вопросом — верит ли он пророкам? И тотчас с уверенностью отвечает сам: знаю, что веришь. Дело переносится таким образом в область веры и совести царя, что, как видно из дальнейшего, его сильно смутило. Иудей — везде иудей, и, воспитанный при дворе римского императора, Агриппа наверное остался в душе иудеем и в глубине совести верил пророкам своим, хотя, может быть, без ясного сознания и легко-мысленничания пред образованным римским чиновником и его подчиненными. Окончание постройки при нем иерусалимского храма, начатой его прадедом, не свидетельствует ли, что в душе его было, хотя, может быть, далеко зарыто, чувство иудейской религиозности? Проницательный взор апостола усмотрел его и так сильно возбудил, что царь смутился, особенно при той обстановке, в которой он находился. В другой обстановке может был бы другой исход этого воззвания к совести царя; но теперь он был пред лицом римского правителя области, который смотрел на него не как на иудея относительно убеждений, а как на доброго язычника, чуждого «суеверий иудейских» (см. прим. к 25, 19), и перед лицом других римлян, также образованных: как же было ему сознаться, что он верит пророчествам? И возбужденное чувство иудея насильно подавляется ложным страхом и стыдом показаться таковым пред образованными римлянами, переходит в лицемерие и раздражается светской легкомысленной остротой: ты не много (чуть-чуть) не убеждаешь меня сделаться христианином. На эту остроту Павел с достоинством и особенной задушевностью и трогательностью отвечает, что он молил бы Бога, чтобы много ли, мало ли, но все — не только царь, а и присутствующие тут, стали христианами, как апостол, кроме этих уз, прибавляет премудрый и невинно страждущий исповедник Христов, указывая на цепь, бывшую на нем (Толков. апостол, стр. 808-810).

Иннокентия, Архиеп. Херсонского.

К чему, могут спросить здесь, послужили долговременные узы (они продолжались два года) Павла в Иудее? Не лучше ли было бы, если б он провел сие время в проповедовании Евангелия язычникам? Сколько тысяч душ, ослепленных идолопоклонством, выведено было бы им из тьмы в свет? — Дабы уразуметь в сем случае достопоклоняемые пути Промысла, надлежит припомнить, какая цель назначена Самим Иисусом Христом для пребывания Павла у иудеев: он должен был дать торжественное свидетельство о божественности Иисуса Христа, ими отверженного и гонимого (Деян. 23, 11). Это было последнее воззвание, коим Промысл вразумлял потомков Авраама, прежде, нежели наступило время предать их конечному отвержению за убиение Богочеловека. В сем отношении нельзя было найти провозвестника покаяния лучше Павла, прежнего гонителя христиан, теперь ревностнейшего их защитника. Самые узы его, очевидно, входили в состав его свидетельства о божественности Иисуса Христа; они обратили на него внимание всего верховного совета иудейского и, следовательно, всего Иерусалима, всей Иудеи. В лице Павла некоторым образом предстал на суд иудеев Сам Иисус Христос. Большая часть иудеев, ослепленных предрассудками, снова не узнала, отвергла Его; но были, конечно, и такие, для коих пример обращенного Савла послужил во спасение (Сочин. т. IX, стр. 442-443).

Такой дал ответ царь Агриппа, по выслушании речи, произнесенной перед ним апостолом Павлом. Несправедливо обвиненный иудеями в осквернении святыни, в хулении истинного Бога, учение Коего всюду проповедовал, Павел изъясняется в речи своей с такой непринужденной искренностью и непритворным спокойствием духа, что как бы невольно заставляет убедиться в доброте его поступков и истине событий, им возвещаемых. Он мало думает о самом себе, не заботится о своей защите и личных выгодах, но, обращаясь к совести судей своих, наипаче старается внушить им веру в то, во что сам он верует. Как удивительны события, им рассказываемые: Бог, явившийся во плоти; Спаситель мира, распятый и воскресший; чудное видение его; ослепительное сияние света; небесный голос; Божественное избрание и посольство! Притом все это рассказано так просто и вместе так величественно и увлекательно, что Агриппа не только не мог противоречить словам апостола, но и сам почти готов был во всем согласиться с ним. Ему казалось, что он не далек от убеждения в истине, и только чего-то малого недостает еще для совершенного принятия оной. Вмале мя препираеши христианина быти.