Илья Ильин: Основы Христианской Культуры

3. Далее, дух христианства есть дух созерцания; он учит нас "смотреть" в чувственно "невидимое" (2 Кор. 4,18. Евр. 11,27) и обещает нам, что "чистые сердцем," живущие в "мире" и "святости" "увидят Господа" "лицом к лицу" (Мф. 5,8; 1 Кор.13,12; 1 Иоан. 3,2; Евр. 12,14; ср. Иоан. 12,45;14,7).

Бог открывается оку духа: Он есть Свет (Иоан. 9,5; 1 Иоан. 1,5). Этот свет надо увидеть внутренним нечувственным зрением; это нетелесное зрение (срв. 2 Кор. 5,6-8) возводит нас к Богу. Христианство учит обращаться к Богу не отвлеченным, логическим умствованием; и не волевым напряжением, пытающимся понудить себя к вере. а непосредственным созерцанием, осуществляемым оком сердца. Бог открывается тому, кто обращает к Нему око своей любви. И человеческий дух призван увидеть Бога так, как глаз видит свет - с той же естественностью, непосредственностью, непринудительностью, радостью, благодарением и успокоением. Вот почему люди с "огрубевшим сердцем" и "сомкнутыми глазами" (Мф. 13,15) не увидят Бога и не уверуют, но пребудут слепы (ср., напр., Мф. 13,15; 15,14; 23,17; 23,26. Иоан. 9,39,41 и др.). Вот почему сказано: Я "пришел" "в мир сей," "чтобы невидящие видели, а видящие стали слепы" (Иоан. 9,39 и сл.); и еще: "И отныне вы знаете Его и видели Его" (Иоан. 14,7). И потому ученики Христа именуются "сынами света" и "чадами света" (Иоан. 12,36; Еф. 5,8-11).

Христианская вера загорается в духовной очевидности, испытываемой оком сердца. А эта очевидность есть дело Божественного откровения и внутренней свободы человека. Поэтому дело веры есть дело свободного узрения и никакого насилия не терпит; насаждение же веры насилием, страхом и кровью всегда оставалось антихристианским соблазном.

Согласно этому, у человека имеется особая, невынудимая сила духовного, сердечного созерцания, которой дано видеть Бога и узнавать все божественное в мире. Эту силу созерцания христианство даровало и завещало всей человеческой культуре. Именно ею добываются высшие, благодатные синтезы в науке; именно она творит всякое истинно-художественное искусство; ею осуществляется акт нравственной совести; из нее вырастает естественно-правовая интуиция; ею руководились все великие, гениальные реформаторы государства и хозяйства. Сама же по себе она есть не что иное, как молитвенное обращение к Богу. И потому мы можем сказать: христианство завещало людям строить культуру, исходя из молитвенного созерцания и пребывая в нем.

4. Далее, дух христианства есть дух живого творческого содержания, а не формы, не отвлеченных мерил и не "ветхой буквы" (Римл. 7,6.). Не в том смысле, чтобы вовсе не ценилось начало "формы," т.е. предела, закона, свершения и завершенности: но в том смысле, что отметается начало пустой, отвлеченной, самодовлеющей формы, лишенной насыщающего ее и освящающего ее содержания. Именно в этом смысле надлежит понимать слова Христа: "не нарушить (Закон) пришел Я, но исполнить" (Мф. 5,17); ибо в греческом оригинале употреблено выражение "" , что значит "наполнить." Так в христианстве закон не отметается, но "наполняется живым и глубоким содержанием духа," так что "форма" перестает быть "формою," а становится живым способом содержательной жизни, добродетелью, художеством, знанием, правотою, - всею полнотою и богатством культурного бытия.

Вот почему христианин относится с недоверием ко всему и ко всякому делу, где обнаруживается, или начинает преобладать "формализм", "механичность", "законничество", "буква" и т. д. Ибо формализм искажает все, во что он внедряется. От него мервеют наука и искусство. От него вырождается управление, суд и юриспруденция. Не благодатна и не жизненна формальная мораль. Для воспитания, преподавания и службы формализм убийственен. И пустая форма семьи, не наполненная любовью и духом, не осуществляет своего назначения. Тогда "форма" оказывается пустою видимостью, отвлеченною схемою, мертвящею черствостью, фарисейским лицемерием. И потому формализация и механизация культуры - противоречит христианскому духу и свидетельствует о ее вырождении. Христианин ищет не пустой формы, а наполненной; он ищет не мертвого механизма, а органической жизни во всей ее таинственности, во всех ее таинствах; он жаждет формы, рожденной из глубокого духовно насыщенного содержания. Он ищет искренней формы. Он хочет быть, а не казаться. Ему заповедана свобода, а не законничество; и потому законность вне духа, искренности и свободы не трогает его сердца.

5. Дух христианства есть дух совершенствования. "Будьте совершенны, как совершен Отец ваш небесный" (Мф. 5,48).