Сергей Шуляк - Вопросы священнику

Когда Мухаммед говорит о том, что ему открылся Единый Бог, Творец Вселенной, Тот Бог, Который говорил Аврааму, мы ему верим. Я ему верю, как верят ему миллионы, сотни миллионов мусульман.

Когда пророк Исайя говорит о Боге, Который явился ему и послал его в мир возвестить слово Его, мы тоже ему верим.

Это потрясающие свидетельства, это грандиозные свидетельства, переворачивающие мир. Это семя, которое посеяно на земле, чтобы в будущем проросли новые посевы. И когда оно сеялось, уже тогда всходы возникали.

И вот приходит Иисус Назарянин, Который тоже возвещает нечто. Но Он не говорит, как Будда, что Он достиг чего-то упражнениями и усилиями. И Он не говорит, как Мухаммед, что Он считает себя ничтожным перед лицом Аллаха — Всевышнего. И Он не говорит, как Платон, что трудно постичь Отца всяческих. Он не говорит, как пророк, который чувствует себя только человеком, грешным человеком, проводником Божественной воли. А Он говорит о Себе так, как может говорить о Себе только Властитель мира и судеб. Он разворачивает перед людьми строки Священного Писания и говорит: “Вам сказано... а Я говорю вам так!” То есть Он ставит Свое слово наряду с Писанием.

Он не говорит: “Я вам дам учение”. Он не говорит: “Вот так-то сказано в Библии, то-то, то-то и то-то...” А Он говорит: “Приидите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас”. Ко Мне...

Его личность является единственной и уникальной, Его личность, в Которой становятся проницаемы взаимно божественное и человеческое начала.

Да, это соприкасалось в опыте пророков, соприкасалось на какие-то мгновения, потом все уходило. Это подобно тому, как описывает Пушкин: “Пока не требует поэта к священной музе Аполлон...” Вот так и пророк: он живет и действует, и вдруг его призывает Бог.

Мы не находим в Иисусе Христе ни внутренней борьбы, ни сознания греховности, столь свойственного всем святым и мистикам всех времен. Мы не находим в Нем экзальтации, мы не находим в Нем того, что есть почти у всех основателей религий. Он ясен и прост и говорит (у Иоанна мы читаем): “Видевший Меня видел Отца”.

Та таинственная жизнь, та грозная и грандиозная безмерная жизнь, которая творит Вселенную, в которой мы даже не в состоянии различить этического, нравственного начала, вдруг обращает к нам Свою любовь. И это может происходить только через человеческую личность, только через живое лицо.

В древности некоторым казалось, что Христос — это призрак, это божественное видение, которое сошло на землю, но Церковь и создатели Евангелий правильно подчеркивали, что Он был человек.

Он был человек в полном смысле слова. Догмат Церкви в том, что Христос — подлинный человек. Истинное явление Бога на земле, Он в то же время является и подлинным человеком. Он не только открывает нам Божественную любовь, Он также открывает нам величие человека. Не величие по человеческой природе, а величие существа, отражающего Вечность. Это основа христианского гуманизма.

Христианский гуманизм — это то, что можно выразить словами: человек есть святыня, потому что он отблеск святыни вечной, духовной. И поэтому явление Христа есть вочеловечение Бога, вхождение Его в нашу обычную жизнь.

И заметьте еще, что Христос вел образ жизни самый обыкновенный. Он не был отшельником, который жил где-то на горе или питался, скажем, один раз в неделю, или дышал десять раз в сутки. Нет, Он был обычным человеком и в то же время человеком Божественным. Божественный человек — это человечный Бог. Это есть человеческий лик Космоса Духовного, Божественного Разума, непостижимого для нас, необъятного абсолютно. Для того чтобы говорить с нами, Он облекает Свой лик в лицо Иисуса Назарянина, Который идет по дорогам мира, двигаясь по полям, по холмам, по берегу озера, Который страдает вместе с миром, умирая на кресте, и Который являет победу Духа в Своем Воскресении и в Своем незримом пребывании в этом мире.

Вот что означает вочеловечение Христа и воплощение.

Вопос: Можно ли спорить со скептиком, отрицающим все сверхъестественное?

Отвечает иеромонах Иов (Гумеров):

Скептицизм не имеет никакого отношения ни к познанию, ни к логике. Это – определенная нравственно-психологическая болезнь. Она порождается бесплодием и творческой беспомощностью. В духовной области это проявляется, прежде всего, в неспособности иметь веру и познать невидимый мир. В культуре скептицизм, критицизм, нигилизм всегда возникали как следствие творческой несостоятельности. Философ Густав Шпет писал в январе 1919 года: “Самую большую тяжесть, источник постоянного беспокойства, скептик носит в себе самом – сознание своей слабости, страдание от отсутствия положительного творчества. У него не хватает сил на действительное воздержание от суждения ‹…› Отвергнутый истиною, скептик чувствует себя заброшенным в своем одиночестве, и в нем рядом с затаенным чувством неудачи, как у всякого неудачника, развиваются самомнение и надменность. Его самомнение развивается, с одной стороны, в желание, и даже страсть, принизить других. Он видит в них свои же недостатки, его изображение с любовью останавливается на их слабостях, он культивирует в себе способность открывать их с первого взгляда, он беспокойно подозрителен и не верит их заявлениям о положительных целях, частичных достижениях и удачах; и если невозможно заподозрить их искренность, он видит наибольшее утешение в констатировании частичности их успехов, усиленно подчеркивая их слабость для достижения целого” (Скептик и его душа. V – VI).