Христианские рассказы для детей. Выбор

От этих слов у меня замерло сердце. Тревожные мысли с новой силой нахлынули на душу: «Сколько ты будешь мучиться? Разве ты не устал от непрестанных угрызений совести? Не откладывай, сегодня же признайся во всем, и Бог освободит тебя...»

Я понимал, что так жить дальше невозможно, а признаться не было сил. В памяти снова и снова всплывало все, что я так старательно скрывал от родителей. По дороге домой я не мог забыть услышанного на собрании и от внутреннего беспокойства не находил себе места.

После ужина, когда все собрались на молитву, я дрожащим от волнения голосом спросил:

— Помните, в прошлом году у нас сгорело сено? Все молчали.

— Это я его поджег, а не Спасибин... Я там... около стога разводил небольшой костер... потом потушил, а где-то, наверно, осталась искра, и стог загорелся. Простите меня...

Стало тихо-тихо. Слышалось только равномерное тиканье больших настенных часов. «Что сейчас будет?!» — переживал я, чувствуя, как колотится сердце. Все молчали. Но я уже не мог молчать. Не стыдясь слез, я упал на колени и стал просить прощения у Бога. После меня молились родители. Они благодарили Бога за то, что Он коснулся моего сердца и дал мне покаяние.

От гнетущего бремени, которое тяготило мой дух, не осталось и следа. Глаза моих родных светились радостью. Напрасно я столько времени обманывал себя, думая, что, узнав о проступке, меня никогда не простят, возненавидят. Как глубоко я ошибался!

— Это для всех нас хороший урок,— сказал отец, когда я подробно рассказал, что пришлось пережить после пожара, сколько мучений причинила мне моя вина.— Никогда не носите в себе тяжелый груз тайных грехов. Не откладывайте исповедания. Время никогда не снимет тяжесть и не смягчит вину. Бесполезно успокаивать совесть разными обещаниями или пытаться загладить грехи добрыми делами.

— От Бога ничего невозможно скрыть, да и от себя никуда не убежишь,— добавила мама.

— Почему так получается? — спросил я у папы.— Я думал: расскажу Богу все, и станет легче. Я часто исповедовал Ему свой грех и много раз молился, но освобождения так и не получил. Почему?

— Конечно, Бог и без нашего исповедания знает все,— сказал отец, и его слова я запомнил на всю жизнь.— Однако Он определил такой порядок: сначала нужно примириться с тем, перед кем виноват, а потом уже просить прощения у Бога, называя грех своим именем, искренне осуждая его в себе. Одно из условий для прощения — исповедание. Слово Божье говорит: «Если исповедуем грехи наши, то Он, будучи верен и праведен, простит нам грехи наши и очистит нас от всякой неправды».

Не обманывай!

С горечью вспоминаю случай из далекого детства, когда я обманул отца. Тогда мне еще не было шести лет. Мы жили недалеко от реки. Как-то раз отец разрешил мне погулять на улице. Я внимательно выслушал все предостережения — не играть с соседским мальчиком Вовой, не ходить на реку, не задерживаться до вечера — и, дав отцу массу обещаний, пулей вылетел за двери. В подъезде я столкнулся именно с тем мальчиком, с которым мне строго-настрого запрещали играть.

— Привет! — закричал он, увидев меня.— Пошли на реку! — И, не давая опомниться, он потянул меня за руку.

Я сначала упирался, но Вова был тем ловким искусителем, которому не составляло труда подобрать ключик к моему сердцу. Я не устоял перед соблазном и поплелся за ним.

Пройдя одну улицу, Вова остановился и начал кричать скверные слова. От одного к другому делу он переходил молниеносно, как будто у него все было продумано заранее.

— Повторяй за мной! — обернувшись, приказал он, не оставляя времени для раздумий. Я, как завороженный, последовал его примеру.

Через минуту мы уже бежали дальше.

— Хочешь конфет? — на ходу выпалил он.

— Хочу! А деньги есть?

— Сделаем!

Мне было интересно, как он будет делать деньги, и, удивленно пожимая плечами, я спросил:

— Как можно их сделать?

— Сейчас увидишь,— и, лукаво подмигнув, он вынул из кармана три копейки.— Видишь, вон сидит нищий. Он слепой. Подойди, брось эту монету, чтоб зазвенело, и быстро хватай другую, побольше, понял?

Я потренировался — получилось, и мы пошли «делать деньги».

Слепой играл на гармошке, вокруг толпились люди.

— Вон, видишь, двадцатник блестит? Живо, чего топчешься, трус?! — властно приказал мой искуситель.

Ноги налились свинцом. «Трус!» — обидно зазвучало в ушах, и я пошел. Бросил три копейки, ловко подхватил двадцать, никто не заметил, и я облегченно вздохнул. Мы купили конфет, разделили поровну, а оставшиеся две копейки я отдал Вове, как старшему.