Дуглас Хардинг: Религии мира

Причиной этого был неправильный метод. Позитивист считает, что единственный способ узнать правду о мире — перестать о нем думать и терпеливо его наблюдать , выискивая закономерности, формулируя гипотетические «законы» (по возможности в математических терминах), а затем проверять эти законы путем эксперимента. Таким образом, осторожно нащупывая путь и, по ходу, все проверяя, вы обнаружите, что определенные законы природы объединяются в еще более общие законы — с двумя результатами. Во-первых, мы сможем все чаще и чаще предсказывать, что же произойдет в природе. Во-вторых, мы сможем все больше и больше применять свои новые знания для контроля природы. Этот контроль и подтверждает наш метод* Современный мир — один большой монумент позитивистской науке. Тридцать веков глубоких размышлений и тонких и обширных дискуссий так ни к чему и не привели: в нас меньше мудрости в конце пути, чем было в его начале. Они лишь наслаивают замешательство на замешательство. И от них человечеству было меньше практической пользы, чем от тридцати минут, проведенных в лаборатории за изучением капельки крови.

Безусловно, научные открытия вовсе не такие глубокие и воодушевляющие, как открытия религии и философии. Их устраивает быть очень ограниченными и даже поверхностными, устраивает не открывать ничего очень глубокого о жизни и человеке — пока. Достаточно, что открытия позитивистской науки в какой-то мере истинны: что означает, что их можно конкретно сформулировать, они могут быть кем угодно опробованы, их можно согласовать друг с другом, и, быть может, рано или поздно поставить на службу человечеству.

Конечно, это правда, что этими открытиями злоупотребляли и благодаря им даже создали оружие, способное уничтожить все человечество. Позитивист так же этим напуган, как и все мы, но находит основания для надежды. Быть может, эта угроза разрушительной силы науки насильно объединит человечество так, как не удалось религии и философии. И в любом случае, разве религией и философией также не очень сильно злоупотребляли, разве они не ответственны за такое количество ненависти, войн, жестокости, фанатизма, притеснений и ханжества, до которых науке далеко?

Согласно позитивисту, важнее всего то, что дух науки морально превосходит дух религии. Он честен. Религия всегда гонится за какой-то выгодой: она жадная до спасения, до мира, до счастья, до жизни после смерти. Естественно, она поверит во все, что угодно, чтобы получить такую выгоду. Как следствие, она представляет собой плохую моральную тренировку, плохую интеллектуальную тренировку, плохую практическую тренировку: ее воздействие на характер может быть плачевным. Чистая наука, с другой стороны, хочет лишь добраться до правды, даже если эта правда не приносит никакой выгоды, даже если она ужасна! По иронии, именно эта незаинтересованность, это благородное безразличие к наградам, и делает науку столь стоящей. Своим невероятным успехом она обязана не жадности, как утверждают ее враги, а ее отсутствию!

Позитивист мог бы так это сформулировать. Подход религии алчный, заносчивый и нетерпеливый, тогда как научный подход — отстраненный, смиренный и очень терпеливый. Ученый смиряется перед фактами: он покоряется данности, не пытаясь ее улучшить; он позволяет проявиться ее собственному рисунку, он смотрит и слушает. А человек религии предвзятый: он всему навязывает свои собственные чувства, озарения и идеи. Хуже того, он налагает на данность всякого рода вторичные чувства, озарения и идеи, которые даже не являются его собственными. У него нет благоговения перед реальным, перед тем, что есть сейчас. У него нет естественного благочестия.

Поэтому (по мнению позитивиста) ничего удивительного, что религии мира имеют резкие разногласия, что это куча воюющих систем и несовместимых идей, причина резкого разделения людей. С другой стороны, наука абсолютно одинаковая везде и для всех: ее законы, методы, дух, ее разнообразные способы применения и даже большая часть ее языка идентичны в каждой части света, без оглядки на национальность, темперамент или традицию. Не удивительно, что наука обещает объединить человечество так, как это никогда не удавалось религии. Она по своему характеру интернациональная, даже межпланетная, универсальная.

И науку уже начинают применять — с размахом и щедростью, о которых раньше и не могли мечтать — для облегчения бремени человеческих страданий по всем миру. Есть нечто, что скрыто в самом духе науки, — сочувствие к человечеству в целом, практическое, а не сентиментальное сострадание, которое преодолевает все барьеры. Конечно, религия очень увлечена благотворительностью, однако помощь всем людям, без цели обратить их в свою веру, и независимо от их веры — действительно редкость для религии.