Сергей Фудель: Записки о Литургии и Церкви

Говоря о причащении Тайн, св. Иоанн Дамаскин пишет: «Общение глаголется и по истине есть; понеже тем мы сообщаемся со Христом и бываем причастницы Плоти и Божества Его; сообщаемся же тем и соединяемся друг другу. И тако, зане от единого Хлеба причащаемся, то вси едино Тело Христово и едина Кровь Его и друг друга уды бываем, стелесны Христу нарицающеся» [34] Цит. по: Дмитриевский. С. 48. «Где двое или трое собрались во Имя Христово — (там) Церковь, единение веры и любви» (Моя жизнь во Христе. Ч. 2. С. 60). .

«Во всем… видимом {в Церкви}, — пишет Макарий Великий, — представляй себе образы и сени (тени. — С. Ф .) сокровенного: в видимом храме — образ храма сердечного» [35] Макарий Великий. О любви, слово 6 // Макарий Великий. Духовные беседы, послания и слова. Сергиев Посад, 1904. С. 438 (далее: Духовные беседы. — Ред.). .

Каждый храм есть образ и подобие Церкви Христовой. Стены его отгораживают святыню Божию и людей, служащих ей, от мира зла. «Выйдите из среды их и отделитесь, — говорит Господь {через апостола}. Ибо… какое соучастие верного с неверным?» (2 Кор. 6, 17, 14—15). Зло мира — в грехах и страстях людей, и человек стремится, как в пристанище, в корабль Церкви.

И внешне храмы часто строились в форме корабля; иногда же в форме круга, указуя на вечное существование Церкви, иногда в форме Креста, так как Крест есть ее основание. Конечно, было время, когда и этих зданий, и этих облачений духовенства, которые мы видим при богослужении, не было в Церкви. И конечно, в случае необходимости можно совершать богослужение и без особого храма, например в доме. Мученики совершали литургию и в темницах, и без облачений. Но любви христианской страшно, что люди в той же одежде и в том же помещении, в котором проходит их грешная жизнь, будут совершать священную службу. Есть благоговейный страх любви, боящийся оскорбить Любимого. Если этот страх будет жить в сердце, то он сам научит уважению как к уставу, так и к обрядовой свободе. «Дух дышит, где хочет» — ив подчинении уставу, и в свободе от него.

Вот мы стоим в храме перед началом литургии. Тишина собирает наши мысли и чувства, рассеянные в суете и в страстях. Уже горят везде лампады и свечи, напоминая о Невечернем свете Иисуса Христа: «И свет во тьме светит, и тьма не объяла его» (Ин. 1, 5). По тишине нам кажется, что служба еще не началась, но, наверное, мы ошибаемся. Первая часть литургии обыкновенно совершается вполголоса в алтаре. Она называется «проскомидия». Это приготовление к совершению Таинства и неразрывная часть его. Таинство совершается на пяти хлебцах, называемых просфорами, т. е. приношениями. Каждая из просфор имеет две половинки в знак того, что Христос есть одновременно и Бог и человек. На верхней половинке часто делается изображение креста и начальных букв слов «Иисус Христос», а также слова «Ника», что по–гречески означает «побеждает». Из пяти просфор священник берет одну и вырезает из нее четвероугольную часть, произнося слова: «В воспоминание Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа». Трижды произносит он эти слова, а мы подойдем поближе к алтарю, чтобы проникнуть умом и сердцем к таинственному воспоминанию дела Христова на земле.

«Воспоминание» литургии не есть простое, человеческое, но божественное, непостижимое. «Сие творите в Мое воспоминание», — сказал Господь об этом Таинстве. Мы чувствуем, что здесь, в этом воспоминании, прошлое делается настоящим, что жертва Христова за мир готовится еще раз бескровно совершиться. Как хорошо сказал Гоголь: «Литургия есть вечное повторение великого подвига любви» [36] Гоголь Н. В. Размышления о Божественной литургии // Сочинения. СПб.: Изд. А. Ф. Маркса, 1896. Т. 5. С. 319. . «Литургия есть продолжающаяся Голгофа в Таинстве» (священник В. Свенцицкий) [37] Точный текст: «В Божественной Евхаристии дана нам Голгофа в Таинстве» (прот. В. Свенцицкий. Диалоги. 2–е изд. М., 1995. С. 123. — Ред.). . На литургии точно смещается время, точно уже совершается обетование, что «времени уже не будет» (Откр. 10, 6). Говоря о литургической «молитве воспоминания» (анамне–зисе), ар хим. Киприан пишет, что «для первых христиан (она. — С. Ф .) была конкретность, реальность, что–то мистически осязаемое, а совсем не одно только воспоминание, как мы его понимаем» [38] Евхаристия. С. 44. . «Яко овча на заколение ведеся, — доносится снова к нам из алтаря. — И яко агнец прямо стригущего его безгласен, тако не отверзает уст своих… Во смирении Его суд Его взятся. Род же Его кто исповесть. Яко вземлется от земли живот (жизнь. — С. Ф .) Его».